Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 12

Через высокие ворота они вступили под своды галереи Виктора Эммануила. В многочисленных кафе под стеклянным куполом отдыхало высшее общество – господа, на время забывшие о делах, дамы с холодными светскими улыбками. Пол был выложен мозаикой, а витрины походили на декорации к сказочным спектаклям. Выставленные в них костюмы и платья не были одеждой в привычном смысле этого слова, то были произведения искусства. Даже двое полицейских, патрулировавших коридоры, будто сошли со страниц модного журнала.

Это была и торговая галерея, и дворец, и собор; рыночная площадь, ставшая музеем и местом вечерних прогулок, сочетавшая обыденность с самой утонченной роскошью.

Несмотря на стоявший здесь шум, Джульетта говорила вполголоса, как в церкви. Она призналась Винсенту, что время от времени бывает тут на открытии сезона, когда в витринах выставляют новые коллекции.

Разумеется, она никогда ничего не покупала, только любовалась. А вернувшись в темную каморку в квартале Навильо, не чувствовала ни зависти, ни злобы. Разве спала потом дольше обычного, отдаваясь во власть снов о дорогих нарядах и роскошной жизни. В которых могла позволить себе что угодно.

А следующим же вечером, после работы, Джульетта отправлялась к швее – толстой апулейке с усиками, прокуренным голосом и большим сердцем – и покупала остатки полотна. Синьора Малерба, конечно, не выписывала дорогие ткани из Лондона и Парижа, зато понимала толк в качестве. Карандаш и бумага – вот все, что требовалось Джульетте для дальнейшей работы. Плюс память. Стоило закрыть глаза – и воображение в деталях воспроизводило модель с витрины.

Вычерчивая ее в блокноте, Джульетта могла кое-что изменить – например, сузить платье в талии, укоротить рукав или поэкспериментировать с пуговицами и украшениями. Для нее было важно внести свою нотку, пусть даже и совсем незначительную. Но девушка никогда не осмелилась бы назвать получившееся своим эскизом.

Джульетта не нуждалась в портновском метре, чтобы определить, сколько ткани уйдет, чтобы обратить рисунок в платье. Винсент отметил, что итальянский глагол trasferire устроен как его немецкий аналог: пере-носить с двухмерной плоскости рисунка в трехмерное пространство готового платья. В этом состояло сходство ее портняжного ремесла и его, инженерного. Ведь прежде, чем воплотиться в реальности, механизм зарождается в чертеже.

– А это… – Винсент кивнул на ее светлое платье с зауженной книзу юбкой-карандаш, – это вы тоже сами сшили?

Джульетта улыбнулась:

– Все, что я ношу, я шью сама.

– Но почему бы вам не заняться этим профессионально… сделать карьеру?..

Она молчала. Винсент продолжал:

– На секретарском месте вы зарываете талант в землю.

Тут она остановилась и посмотрела на него серьезно:

– Здесь не Германия. Везде нужны raccomandazioni… рекомендации. Мы не с Севера, мы сицилийцы… terroni, capisce? [12]

Не дожидаясь ответа, девушка подошла к витрине дорогого бутика и показала на шляпку с широкими полями:

– Красивая, правда?

Она явно хотела сменить тему, но Винсент не поддался.

– Какая разница, откуда вы родом. Главное же талант.

Было очевидно, что Джульетте эти слова показались несерьезными.

– Нужно верить в себя, – упорствовал Винсент.

– Вы мечтатель, – ответила девушка. – Что вы понимаете, инженер из хорошей семьи?

– Неправда, – возразил Винсент. – Я реалист. Когда-то я тоже представлял свою жизнь иначе. И у меня нет богатых родителей, вообще никаких нет. Мои родители и сестра погибли в войну. Я беден как церковная мышь, но это не имеет никакого значения.

Удивление, появившееся на лице Джульетты, тут же сменилось сочувствием.

– Простите.

– Вам не за что извиняться. Я только хотел сказать… Знаете, когда я прибыл в Мюнхен, то был совсем один. Беженец, ни денег, ни жилья, ни работы, ничего. И тогда я сказал себе: но это же прекрасно, это означает, что ты свободен. У меня не было ни отца, ни начальника, которых я должен был слушаться, никаких обязательств ни перед кем. Надо было лишь найти заработок, и я спросил себя: а что ты можешь? В городе была только одна крупная компания – «БМВ», а от автомобилей я всегда был без ума. Вот и направился к заводу, отыскал ворота и прямо у охраны спросил, как бы мне устроиться на завод учеником. Молодые парни после войны были в цене, так что меня сразу и взяли. А поработав немного, я поступил в техническую школу, учился вечерами. Зачем я все это рассказываю, Джульетта? У каждого человека есть призвание, и самый большой из смертных грехов – зарывать талант в землю.

Его речь хоть и впечатлила девушку, но явно не убедила.

– У вас своя судьба, – задумчиво произнесла она.

– А что такое судьба? – спросил Винсент.

– Она написана на ладони… Покажите свою.

Винсент не верил в хиромантию, но послушно протянул руку. Не касаясь ее, Джульетта долго разглядывала линии на худой ладони парня.

– Сильная воля, – резюмировала она. – Крупный успех в делах и долгая жизнь.

– И все это вы там прочитали? – усмехнулся Винсент.

Джульетта уверенно кивнула.

– А вот я совсем не удивлюсь, если завтра разразится очередная война и мне на голову упадет бомба.

– Судьба, – повторила Джульетта.

Винсент покачал головой:

– Не верю я в это.

– А вот что вы верите?

В вежливой улыбке Джульетты сквозил скепсис.

– В себя. – Винсент заметил, что ответ ей понравился. – А что у вас на ладони написано?

Винсент хотел взять ее ладонь, но девушка спрятала руку за спину.

– Вы говорите совсем как мой папа.

Она отвернулась к шляпной витрине, в эту минуту напоминая обиженного ребенка. Винсенту стало стыдно, он сообразил, что перешел пределы дозволенного.

– Пойдемте, – предложил он. – Давайте примерим эту шляпку.

Он улыбнулся и распахнул дверь в бутик. Но Джульетта замерла у витрины, не решаясь войти в шикарный магазин.

– Что с вами? – спросил Винсент.

Она медленно покачала головой:

– Слишком дорого.

– Ну и что?

Винсент рассмеялся и вошел в бутик. Ему не было никакого дела до этой шляпы. Он всего лишь хотел преодолеть застенчивость Джульетты, освободить девушку из ее ловушки.

Он и сам никогда прежде не бывал в месте, подобном этому. Внутри стояла торжественная тишина, почти как в церкви. Тело будто окутали прохладной дорогой тканью. Ковер под ногами заглушал малейшие шорохи, воздух был пропитан запахами благородного табака и парфюма.