Все божьи дети могут танцевать - Харуки Мураками Страница 12

Свалка закончилась, опять потянулся неприглядный бетонный забор, а в том месте, где он обрывался, открылся тесный проулок. Мужчина, словно зная о его существовании, уверенно свернул туда. В глубине проулка — темно, что дальше — определить невозможно. Ёсия немного поколебался, но все же поспешил следом за мужчиной, шагнув в темноту. Раз дошел досюда, поворачивать уже не годится.

Переулок с обеих сторон был зажат высокими заборами. Прямой и узкий. Настолько, что разойтись трудно. И темный, как ночью на морском дне. Доносился лишь скрип обуви мужчины. Он продолжать идти в том же темпе чуть впереди. В мире, куда не доставал свет, Ёсия двигался на этот звук, но вскоре пропал и тот.

Неужели мужчина обнаружил хвост? Наверное, остановился, затаил дыхание и прислушивается. Сердце Ёсии сжималось во мраке. Но он выровнял дыхание и зашагал вперед. Какая разница, если человек заметит слежку? Так даже лучше: можно открыто с ним заговорить. Однако переулок вскоре закончился. Тупик. Впереди путь перекрыт железной оградой. Хотя если приглядеться, видна щель, сквозь которую может пролезть человек. Кто-то проделал эту щель в ограде. Ёсия прихватил полы пальто, нагнулся и нырнул в нее. Там оказалась просторная поляна. Даже не так — не поляна, а какая-то площадка. Ёсия стоял и в бледном свете луны пытался осмотреться. Людей нигде не было.

Бейсбольное поле. Он стоял по центру внешней линии. Трава под ногами примята, и лишь выступает словно бы шрамом место бэттера. За «домом» на другой стороне стадиона виднелись черные крылья защитной сети, горка питчера выступала подобно наросту на земле. Вдоль аутфилда натянута железная проволока. И ветер бесцельно гоняет упаковку от картофельных чипсов.

Ёсия сунул руки в карманы и стоял, ожидая, что сейчас произойдет. Но ничего не происходило. Он посмотрел направо, затем налево, в сторону питчера, на землю под ногами и поднял голову к небу. Там отчетливо вырисовывались контуры нескольких облаков. От луны эти силуэты странно светились. Из травы едва ощутимо несло собачьими экскрементами. Мужчина пропал. Бесследно. Был бы здесь сейчас Табата, наверняка сказал бы:

— Видишь, Ёсия, как Всевышний предстает перед нами в совершенно непредсказуемой форме.

Но Табата три года назад умер от рака мочеточника. Последние несколько месяцев страдал так, что на него жалко было смотреть, но при этом ни разу не воззвал к Всевышнему. Не попросил, чтобы Тот ослабил его боли. Ёсия считал, что ему оставалось только молиться (пусть это дело конкретное и имеющее предел), так строго Табата следовал заповедям, и как никто другой был близок к Богу. К тому же, — вскользь подумал он, — почему Бог может испытывать людей, а они Его — нет?

Ныло в висках, но от бодуна это или от чего еще, понять он не мог. Ёсия нахмурился, вытащил руки из карманов и пошел медленными, но широкими шагами к «дому». Еще недавно он, затаив дыхание, преследовал человека, напоминавшего отца. И его голова была занята только этим. Но вот он оказался на бейсбольном стадионе незнакомого городка. Стоило фигуре мужчины исчезнуть, как Ёсия перестал ощущать важность всей вереницы своих прежних действий. Сам смысл уже потерян, и к прежнему возврата нет. Так же, как раньше во «флай-ауте» заключался неразрешенный вопрос жизни и смерти, а потом это стало уже неважно.

Чего я этим хотел добиться? — переспрашивал себя на ходу Ёсия. Или я сам стремился проверить связь с тем, что здесь и сейчас находится? Или же надеялся, что меня поместят в новый сценарий и доверят более важную роль? Нет, не это. Я гонялся за хвостом мрака, сидящего во мне самом. Я случайно его увидел, погнался, ухватился и, в конце концов, загнал себя в еще более глубокий мрак. Больше я его вряд ли увижу.

Душа Ёсии попала теперь в тихое, ясное единое место и время. Ему было уже все равно, кто тот мужчина: его отец, Бог или совершенно чужой человек, где-то потерявший мочку уха. Там уже было одно проявление, один тайный след. Хвала Всевышнему?

Он поднялся на горку питчера, встал на полустертую пластину и что было сил расправил плечи. Сцепил пальцы, поднял руки над головой. Затем глубоко вдохнул прохладный воздух ночи и еще раз посмотрел на луну. Такую огромную луну. Почему луна то растет, то наоборот — убывает? Со стороны первой и третьей баз высились небольшие трибуны. Конечно, в феврале посреди ночи там никого нет. Только протянулись три тесных ряда прямых и зябких скамеек. А за сеткой, пожалуй, склад — несколько мрачных зданий без окон. Света не видно, звуков не слышно.

Стоя на горке, Ёсия вращал руками — вверх, в стороны, вниз. Как бы подстраиваясь, ритмично выставлял по очереди ноги — то вперед, то в стороны. Движения походили на танец, и он согрелся, к нему вернулись ощущения живого организма. Да и головная боль куда-то подевалась.

Подруга по университету звала его «лягушонком». Почему? Танцуя, он походил на лягушку. Танцевать она любила и часто водила его на дискотеки.

Видишь сам, какие у тебя длинные руки и ноги? Не танцуешь, а шлепаешь. Но такой хорошенький, как лягушка под дождем, — говорила она.

Ёсии слышать это было неприятно, но он ее не бросал, и спустя какое-то время и танцевать ему понравилось. Стоило непроизвольно начать двигаться под музыку, как он реально ощущал, что естественный ритм его тела совпадает с основным ритмом мира. Приливы и отливы, ветер над лугом, движение звезд — все это однозначно имеет отношение и ко мне тоже, думал он.

Подруга ему говорила, что никогда не видела такого большого пениса, как у него.

— Такой большой, он не мешает тебе танцевать? — спрашивала она, беря его в руку.

— Да нет, не мешает, — отвечал Ёсия.

И в самом деле, пенис был огромным. Причем сколько Ёсия себя помнил. Но чтобы от пениса ему был толк — этого он припомнить не мог. Наоборот, несколько раз по этой причине ему отказывали в сексе. Даже с эстетической точки зрения он был слишком большим, громоздким и выглядел идиотски неуклюжим. Он старался скрывать пенис от чужих взоров.

— То, что у Ёсии такое большое хозяйство, — верный знак дитя Божьего, — с гордостью говорила его мать. Сам Ёсия тоже в это верил. Но однажды ему все это показалось жутко глупым. Я молил Бога, чтобы тот научил меня ловить «флай», а он наградил меня таким крупным членом. В каком другом мире возможны похожие сделки?

Ёсия снял и сложил в футляр очки. «А что, и станцуем, — подумал он. — Тоже неплохо». Он закрыл глаза и, ловя кожей белый свет луны, начал в одиночку танцевать. Глубоко вдохнул, затем выдохнул. Он не мог припомнить бодрой музыки, и стал танцевать под шорох травы, под течение облаков. Ему вдруг показалось, что кто-то за ним наблюдает. Он явственно ощутил на себе чей-то взгляд. И его тело, и кожа, и кости его чувствовали этот взгляд, но ему было все равно. Кто бы он ни был. Хочет смотреть — пусть смотрит. Все божьи дети могут танцевать.

Он ступил ногой на землю, изящно повел руками, каждое его движение вызывало следующее и ритмично переходило в очередное. Тело вычерчивало разные фигуры, и в каждой присутствовал стиль, его вариации, экспромт. С изнанки ритма был другой ритм, а между ними — невидимый третий. Шаг за шагом он смог разглядеть все их витиеватые переплетения. В лесу, как на картинке-обманке, прятались различные животные, среди них — и прежде невиданные страшные хищники. Он скоро минует этот лес. Но страха при этом нет. Еще бы — этот лес в нем самом. Лес, который он взращивал в себе сам. И сам в себе он держал зверей.