Где живет счастье - Джоджо Мойес Страница 12

Отец Афины посмотрел на Дугласа так, словно зять признался в том, что он скрытый либерал.

– Так, понятно. Значит, ты не собираешься ей ничего говорить. Ну, не знаю, куда это приведет. Попробуй хотя бы ее немного приструнить. А иначе все это плохо закончится. И она вообще будет никому не нужна.

– Дуглас, дорогой, он совсем другое имел в виду. Он просто хотел сказать, что в свое время мы ее слегка распустили.

– Кого это вы распустили? – За спиной Дугласа появилась Афина. От нее пахло коньяком и сигаретным дымом, и у Дугласа непроизвольно внутри все сжалось. Полковник, что-то пробурчав, отвернулся от дочери. – Вы, случайно, не обо мне разговариваете?

– Мы просто говорили о том, что страшно рады. Мы рады, что ты наконец остепенилась, – успокаивающим тоном ответила Жюстина Форстер и взмахнула рукой, дав понять, что разговор окончен.

– Кто сказал, что мы остепенились?

– Дорогая, не строй из себя дурочку. Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду.

– Нет, решительно не понимаю. Остепениться? Какой вздор! Мы с Дугласом отнюдь не собираемся этого делать. Да, дорогой? – (Дуглас почувствовал сзади на шее ее прохладную руку.) – По крайней мере, если это означает, что мы кончим так же, как и вы с папой.

– Афина, я не буду с тобой разговаривать, если ты продолжишь демонстративно говорить грубости.

– Мама, я вовсе не говорю грубости. В отличие от вас, когда вы обсуждали меня за моей спиной.

– Ужасно глупая девица, – пробормотал полковник.

Дуглас чувствовал себя страшно неловко.

– Полагаю, вы несправедливы к Афине, – вступился он за жену.

– Дуглас, дорогой, мы ценим твои благие намерения, но ты даже понятия не имеешь, через что нам пришлось из-за нее пройти.

Афина перегнулась через плечо мужа и взяла бокал с бренди, словно желая изучить его содержимое, а затем залпом выпила янтарную жидкость.

– Ой, Дуглас! Да не слушай ты их! – Она поставила бокал и потянула мужа за руку. – Они такие зануды! И вообще, сегодня наш день.

И буквально через минуту, проведенную на танцполе, Дуглас почти забыл о неприятном разговоре, поглощенный затянутыми в шелк округлостями, запахом ее волос, прикосновениями нежных рук. Когда она подняла голову, ее глаза были затуманены слезами.

– Теперь, когда мы уже женаты, нам вовсе не обязательно с ними видеться. – Похоже, она не просила, а скорее требовала от него заверений, что он согласен. – Нам вовсе не обязательно проводить половину времени, как эти напыщенные ничтожества, на жутких семейных сборищах.

– Дорогая, мы можем делать все, что захотим, – прошептал Дуглас, жарко дыша ей в шею. – Теперь есть только мы. И как мы захотим, так и будет.

Он наслаждался звуками собственного голоса, в котором слышались спокойствие и уверенность.

Она прижала Дугласа к себе – ее хватка оказалась неожиданно сильной – и уткнулась лицом в его плечо. И громкая музыка помешала ему расслышать ответ Афины.

– Это не займет и минуты, – пообещала гардеробщица. – Некоторые пальто почему-то оказались без номерков. Но мы сейчас разберемся.

– Отлично. – Виви притопывала ногой от нетерпения.

Отдаленные звуки свадебного приема поглощали ворсистые ковры, устилавшие лестницу и коридоры. Она смотрела, как мимо нее шествуют в туалет пожилые дамы с провожатыми и под неодобрительным взором одетой в униформу обслуги бегают вверх-вниз разутые ребятишки. Что ж, она не вернется домой до Рождества. И скорее всего, Дуглас и эта женщина – Виви до сих пор не могла заставить себя произнести ее имя, а тем более назвать ее его женой – на Рождество не приедут. Да и помимо всего прочего, его семья всегда уезжала кататься на лыжах.

Теперь, когда выяснилось, что мама все понимает, Виви стало немного легче. А если тоска по родителям будет уж совсем непереносимой, можно всегда пригласить их в Лондон, уговорив папу остаться там на уик-энд. Она покажет им блошиный рынок в Лиссон-Гроув, сводит в зоопарк, отвезет на такси в венское кафе в Сент-Джонс-Вуде, чтобы угостить кофе с пенкой и выпечкой с корицей. А к тому времени она, быть может, вообще перестанет думать о Дугласе. И не будет чувствовать ничего похожего на физическую боль.

Нет, видимо, она никогда не получит свое пальто. И тут она заметила, что рядом с ней, увлеченные разговором, курят двое мужчин с номерками в руках.

– И Элфи постарался приурочить к этому дню поездку в Уимблдон. Кто ж спорит, он поступил совершенно правильно. Я имею в виду, если ее поведет по проходу кто-то другой…

Виви даже не вздрогнула. Она притворилась, будто увлеченно изучает деревянную резьбу на стене, в очередной раз задавая себе вопрос: через сколько времени это внешнее спокойствие начнет отдаваться внутренней болью?

А спустя двадцать минут перед ней уже стояла мама в своем парадном костюме из шерстяного букле, прикрываясь сумочкой, как щитом.

– Я понимаю, что тебе было непросто, – говорила мама. – Но я не уверена, что ты должна вот так убегать. Ну давай поедем все вместе домой.

– Я же тебе говорила…

– Не стоит из-за них лишать себя дома. Машина уже уехала. Их не будет по крайней мере две недели.

– Мамочка, дело не в этом. Честное слово.

– Ладно, Виви. Настаивать не буду. Я просто не могла тебя отпустить, толком и не поговорив. Не надо нас избегать. Мне больно думать, что ты там одна в этом своем Лондоне. Ты ведь еще так молода. Ну а кроме того, мы с папой ужасно по тебе скучаем. Ты что, потеряла номерок? – (Виви смотрела невидящими глазами на свою протянутую руку, в которой ничего не было.) – А я уже было решила, что ты ушла. Ладно, мы в любом случае узнаем твое пальто.

Виви тупо покачала головой:

– Прости. Мне надо было… сходить в туалет.

– Папа действительно очень хочет тебя видеть. Ты должна помочь нам выбрать собаку. Видишь ли, он наконец-то согласился завести песика, но ему кажется, что было бы лучше, если бы вы с ним сделали это вместе. – Мамино лицо светилось надеждой, словно она считала, будто детские радости способны избавить человека от взрослой боли. – Может быть, спаниеля? Тебе ведь всегда нравились спаниели.

– Оно зеленое?

– Простите?

Гардеробщица тщательно прятала свое раздражение за вежливой улыбкой.

– Ваше пальто зеленое? С крупными пуговицами? – Она показала на вешалку у себя за спиной. Виви узнала знакомый бутылочный цвет.

– Да, – прошептала она.

– Ох, Виви, милая моя, поверь мне, я действительно все понимаю.

Глаза миссис Ньютон даже потемнели от сочувствия. От нее пахло знакомыми с детства запахами, и Виви с трудом поборола желание прижаться к маминой груди в поисках утешения. Но сейчас в мире не было ничего, что могло бы ее утешить.