Журавлик по небу летит - Ирина Кисельгоф Страница 13

– По-человечески, – улыбнулась Она.

– Точно. – Я замолчал, не зная, что сказать. Олух!

– Что молчим? – ехидно спросила Лизка. – Прочесываем свои обезьяньи корни?

Я тупо посмотрел на нее и ничего не ответил. Она захихикала, я разозлился. Н-да… Старею, тупею. Мысли мгновенно улетучиваются из моей головы, как облака. Облака! Точно! Надо говорить с людьми о том, что их интересует, и они у тебя в кармане. Тепленькие. Это все знают.

– Я изучаю облака, – скромно сообщил я.

Она должна была попасться на мой айкью, как на крючок. Обязана попасться!

– А я изучаю оптические приборы, – ответила Она.

Осподи! Я не зря откопал отцовский бинокль, и я не зря думал о телескопе. Именно сегодня думал! У нас с Ней мысли совпадают, что ли?

– Мам, это неинтересно! – воскликнула Лизка, ее щеки стали красными-распрекрасными.

– А как изучают телескопы? – перебил я ее.

– Скучно, – засмеялась Она. – Пользоваться намного интереснее.

– Не может быть! – Я имел в виду – все, что делает Она, интересно.

– Может, – не поняла Она. – Быть ловцом комет и астероидов заманчивей, чем ловцом соответствия технических характеристик.

– А из телескопа видно облака? – снова встряла Лизка.

Что она перебивает, что дергается? Фекла!

– Да. – Ее глаза заманчиво затуманились. – Серебристые облака…

– Какие они? – закричала феклообразная Лизка.

А я приготовился тоже кое-что сообщить, чтобы повысить свои акции в Ее глазах. Не зря же я торчу в Сети, как репка!

Она рассказала нам о самых высоких облаках. Они летят над Землей в мезосфере с бешеной скоростью, за пять минут меняя небесную картинку. Расплескиваются голубыми волнами, кружатся желто-оранжевыми вихрями, распадаются на прозрачные полосы, внутри которых светятся звезды. Черное ночное небо пылает от их ярко-белого света, когда все остальное в тени. Я видел все, о чем Она рассказывала, а моя голова парила над вихрями серебристых облаков в Ее глазах.

– Как они появились? – зачарованно спросила Лизка.

– После того, как прошел солнечный дождь, – ответила Она.

– Что? – поразился я. Об этом в Сети я не читал.

– Это гипотеза, – вдруг смутилась Она, – но красивая. Удар протона солнечного ветра и метаморфоза атмосферного кислорода в водяной пар.

Она взглянула мне в лицо, и Ее глаза наотмашь ударили меня протонами солнечного дождя. Я превратился в пар и умер от внутреннего ожога.

Я посмотрела на пачку соли и решила познакомиться с Олей поближе.

– У вас соли не найдется? – спросила я. – Крупной?

– Конечно, – она распахнула дверь на кухню. – Проходите.

Я прошла на кухню, споткнувшись о маленькие ботинки. Они стояли на газете, под ними лужицы. Я про себя рассмеялась. Хорошо придумали.

Оля расставила чашки, я посмотрела на вазочку с печеньем «Крокет» и барбарисками. Негусто. Как им живется? Трудно, наверное. Мы говорили ни о чем, и я поймала себя на мысли, что Ольга хороший, но не мой человек. Слишком закрытая, застенчивая, малообщительная. Мы другие – шумные, компанейские, даже крикливые. У нас типичная итальянская семья. Ссоримся, миримся, ругаемся, целуемся, плачем, смеемся. У всех на виду, не стесняясь. Вот и сейчас, я говорю, она больше молчит.

– Ну, я пойду. – Я взяла соль.

Она не стала меня удерживать, но отчего-то смутилась. Она легко краснеет, это придает ей очарование. Ей все придает очарование. Большие выразительные глаза, красивые губы, гладкая кожа, стройная фигура. Слишком много плюсов для того, чтобы быть одинокой женщиной. Где ее муж? Сбежал?

Я вспомнила Бухарину, и мне стало грустно. От нее ушел отец, когда ей было пять лет. Ее мать вышла замуж и нарожала детей другому мужу. Ритка была чужой и в семье своей матери, и в семье своего отца, хотя у него больше не было родных детей. Но чужого сына он любил больше, чем родную дочь. Она прожила всю жизнь с этой нелюбовью и живет с ней до сих пор. Когда она вспоминает об этом, на ее глаза набегают слезы. Невольно. И еще. Она не любит ни мать, ни отца. Она уехала в другой город, и ее забыли. У нее есть своя маленькая семья, а она живет нелюбовью своих родителей. Позабытая, позаброшенная, она плачет, когда вспоминает о них. Теперь она плачет оттого, что ее забыл муж. Это несправедливо.

В коридор вышла Лиза, у нее в руках была тряпичная кукла в атласном костюме.

– Боже, какая прелесть! – воскликнула я. – Можно посмотреть?

Я держала в руках настоящее произведение искусства. Все детали, даже самые мелкие, выполнены безукоризненно и со вкусом. Веселый нос, ладошки с отставленным большим пальцем, атласные башмачки с бантами и пуговичкой из бисера. Забавный меховой помпон на шапочке. А костюм из атласа?.. Закачаешься! Даже пуговичные глаза не портили впечатления. Кого он мне напоминает? Синие задорные глаза и длинная соломенная челка…

– Похож на Мишку, – засмеялась я.

– Правда? – улыбнулась Оля. – Вообще-то это Арлекин.

– Где купили? Хочу такого же! – моментально загорелась я.

– Нигде. Сами сделали, – важно ответила Лиза.

– Вы? – Я потеряла дар речи.

Оля вопросительно посмотрела на дочку.

– Потом! – жалобно сказала та. – Когда полный квартет соберем. – Она обернулась ко мне и горячо воскликнула: – Мы подарим вам обязательно! Но только когда будет полный состав труппы дзанни.

– Что за труппа? – удивилась я.

– Итальянские комедианты. Мама выдумывает идею, а потом мы ее воплощаем как в жизни. Это трудно.

Оля застенчиво улыбнулась, и ее лицо засветилось.

Мой человек, поняла я. Но девчонка. Совсем девчонка. И улыбка у нее детская. В куклы не наигралась, а мужа нет. Мне стало ее жаль, как и Бухарину.

– Оля, немедленно ко мне! – велела я. – Чай пить.

– Мы же пили, – засмеялась она.

– Значит, будем есть.

– Заварку? – весело спросила Лиза.

– Да, – улыбнулась я.

– Я не могу, – сказала Оля, ее щеки снова порозовели.

– А ты моги! – крикнула Лиза и объяснила: – Мы мало к кому ходим. Не привыкли.

Я засмеялась ее детской непосредственности, а Оля по-детски смутилась. Не семья, а детский сад! Оказывается, вот почему они не пришли на наше грандиозное новоселье. Из-за ребяческих комплексов. А я обиделась. Зря.

– Привыкайте! – грозно сказала я. – Надо ломать стереотипы.

Оля освоилась у меня не сразу, застенчиво мямлила только «да» и «нет», сложив руки на столе как школьница. Как она умудряется работать с таким характером? Волки и овцы в одной рабочей банке не уживаются. Кого съели, а кого не съели, затоптали. Раз – и нет работки для овечки!