Я ожидаю смерть - Юрий Иванов Страница 13

Конвоиры оттащили меня в «четырёхместную» камеру и бросили на пол. Бросили так, что я опять потерял сознание. Никто из конвоиров не поинтересовался – пришёл ли я в себя. Когда сознание вернулось, в камере за мной уже «ухаживали» двое сокамерников. Они затащили меня на нары, вытерли кровь с лица.

Николая Ивановича в камере не было, однако вскорости и его тоже привели и бросили на пол.

Вскоре надзиратели вернулись и увели двоих наших сокамерников на допрос. Но, хотя в камере кроме нас с Николаем Ивановичем никого не осталось, и мы могли бы поговорить, разговора у нас не получилось – слишком много сил ушло на допросы с пристрастием. Мы оба были почти в бессознательном состоянии. Мысли в голове еле «тлели». В камере с уголовниками за нами всё же был бы какой-нибудь уход. Здесь же мы были предоставлены самим себе. В голове вертелась мысль: скорей бы всё это закончилось. Сколько суток нам осталось, было неизвестно. Я знал только, что первым должен отмучиться Николай Иванович, а следом за ним и я.

Часа через два в камеру поочерёдно втащили и бросили на пол двоих наших сокамерников. Они были избиты так, что лежали, не шевелясь. И я, и Николай Иванович помочь им никак не могли. Мы тоже лежали избитыми, не в силах сдвинуться с места. Гораздо позже два наших сокамерника зашевелились и поочерёдно взобрались на нары.

Через некоторое время в камеру вошёл арестант, который принёс нам еду. Как всегда, надзиратель очень внимательно за ним наблюдал: передать какую-нибудь записку было бы невозможно, если бы таковая была. Арестант раздал нам по куску хлеба и налил в кружки воды.

Все четверо, кряхтя и охая, присели на нары и начали есть хлеб, запивая его водой. Все ели очень и очень медленно. В камере стояла напряжённая тишина.

В предыдущей многоместной камере всегда стоял шум. Уголовники никогда не соблюдали тишину. Они с некоторым удивлением смотрели на нас, «врагов народа», не понимая, почему мы в камере не разговариваем и между собой и с ними. По-моему, их это даже раздражало – они думали – не говорим от гордости, от презрения к уголовной среде. Если бы они знали истинное положение “врагов народа”…

Я лежал и думал о том, что меня ждёт впереди… Мысли мои путались – голове во время последнего допроса очень досталось. Три зуба были выбиты. Их я сплюнул сразу, в комнате пыток. Палачи были довольны, увидев выбитые зубы.

Чтобы отвлечься от действительности и легче переносить боль, я пытался вспоминать «уроки», которые мне преподавал Николай Иванович.

Он говорил:

– Алексей Иванович, я изучал историю создания многих государств, и Западной Европы, и Китая с Японией. И некоторых исламских государств. Многие правители, при зачатках становления своих государств, прошли через жестокость обращения со своим народом: убить десять или сто тысяч своих соплеменников для них не составляло большого труда. Угрызений совести не было. Но в дальнейшем каждое государство, вернее, правители государства, со своими народами обращались бережно. Но с теми, которые были гражданами других государств, обращались жестоко. И убивали, не задумываясь, и превращали в рабов…

Однако руководители нашего государства, государства рабочих и крестьян, не берегли и не берегут ни рабочих, ни крестьян. Особенно сильно, в массовом количестве уничтожают, начиная с 1917 года, людей, которые живут и работают на земле, производят продовольствие для страны. Что мы видели во время гражданской войны и потом, когда она закончилась? У крестьян отбирали всё то, что они вырастили. Кто не отдавал – тех просто убивали. И убивали сельских тружеников только для того, чтобы по карточкам накормить рабочих. Пусть умирает от голода крестьянин, который вырастил своими руками хлеб. Я никак не могу этого понять! А ты, Алексей Иванович, понимаешь? – спрашивал он меня.

– Конечно, я также ничего не понимаю, – отвечал я Николаю Ивановичу.

Я вспоминал Тухачевского, который во главе 100 000 армии уничтожал тамбовских крестьян только за то, что эти крестьяне не хотели отдавать свой хлеб грабителям из так называемых продовольственных отрядов. Как мне повезло, что в этот момент я был из-за болезни помещён в военный госпиталь! Ведь иначе мне пришлось бы участвовать в расстреле этих крестьян.

Я рассказал о Николаю Ивановичу о приказе Тухачевского. С этим приказом я познакомился перед тем, как оказался в госпитале.

Красная армия была не способна воевать с тамбовскими мужиками. Поскольку многие части Красной армии покидали их солдаты – вчерашние крестьяне.

А карательные части чекистов формировались не из крестьян. В них было много иностранцев, в том числе латышей, которым наплевать на страдания русских крестьян. Карателями служили и русские отбросы общества: бандиты, грабители и разбойники. Как я помнил, в этом приказе наряду с другими пунктами были такие как: расстрелу подлежали граждане, которые не называли себя; в селениях, жители которых скрывают оружие, изымаются заложники, они в дальнейшем расстреливаются, если население не выдаёт оружие; если в семье будет найдено оружие, то старший работник семьи расстреливается; также расстреливается старший работник семьи, если в доме найдут бандита, а семья высылается; в случае бегства семьи бандита, имущество отнимать, а дома сжигать. Многие села и деревни были сожжены, крестьяне этих поселений сплошь были “бандитами”, как их называли тухачевцы.

Далее я привел Николаю Ивановичу конкретный пример о том, как в деревне Осиновка Тамбовской области в июне 1921 года крестьяне отказались выдать “бандитов” – восставших крестьян. Тогда руководители карательного отряда арестовали 40 крестьян – заложников, и так как через два часа селяне не выдали восставших, 21 заложник в присутствии схода крестьян был расстрелян. Публичный расстрел, обставленный со всеми формальностями, в присутствии всех членов “пятёрки”, уполномоченных, комсостава воинских частей, произвёл потрясающее впечатление на крестьян. Крестьяне были вынуждены выдать восставших крестьян – дальних родственников и своих односельчан. Аналогичным способом ловили “бандитов” и в других районах Тамбовской области и в других областях России. Я рассказал Николаю Ивановичу и о других случаях расстрелов и издевательств реквизиционных отрядов. Практиковалось систематическое содержание арестованных крестьян зимой в холодных амбарах, применяли порки, угрозы расстрелом. Крестьян, не сдавших полностью продовольственный налог, гнали, обвязанных верёвками, босиком, по главной улице деревни и затем запирали в холодный амбар. Избивали женщин вплоть до потери ими сознания, опускали их нагишом в выдолбленные в снегу ямы… Семидесятилетних стариков привязывали к скамейкам и секли прутьями до крови, только за то, что их сыновья прятались в лесах.

Я продолжал:

– И ведь что случилось дальше. Крестьяне уже не воевали, а тысячные голодные толпы осаждали уездисполкомы и терпеливо ждали помощи. Многие от голода тут же и умирали.