У каждого в шкафу - Наташа Апрелева Страница 14

Бабушка дежурит около мамы, ваша мама оступилась и разбила голову, говорит сдержанно бабушка, но мы знаем, что по голове ее ударил точильщик ножей дядя Миша, железной перекладиной от сломанных качелей.

Я хорошо умею читать и писать, уже давно я читаю бабушке ее любимую газету «Известия», журнал «Огонек» и книгу книг «Тихий Дон» в двух томах, ты — тоже умеешь, но все же не так хорошо, как я, в классе мы смеемся над палочками и крючочками, пугаем учительницу знанием дробей и истории древнего мира, нам это весело.

Мама появляется вместе с елкой и подарками от Деда Мороза, худая и перемученная, ее голова обрита, лицо желтое и кое-где синее, мы отмечаем праздник в кругу семьи и мертвого наряженного дерева. Утром нового года бабушка плачет — мамы наш семейный круг опять недосчитывается. Бабушка бежит в свою комнату, лихорадочно роется в ровных стопках выглаженного постельного белья, я знаю, денег она недосчитывается тоже.

* * *

«Он так и сказал: „А я все знаю, всегда знал“, — раздумывает одна женщина-врач, а потом добавил дурацкое: — „Сколько лет, сколько зим“, — что этот бессмысленный набор слов вообще может означать, вздор и вздор какой-то».

«Он так и сказал: „А я все знаю, всегда знал“, — раздумывает другая женщина-врач, а потом добавил дурацкое: — „Сколько лет, сколько зим“, — и это может означать только одно».

— Я бы спирта выпила, — сказала Маша, — хочу выпить спирта. И соку хочу. Томатный чтобы только.

Они возвращались из Бобовой палаты, шли по некрепко спящей больнице, стены наглядно агитировали бороться с гепатитом и СПИДом, окна скупо чередовали темно-синюю тьму и судорожно мигающий свет фонарей, пол податливо принимал уколы Юлиных шпилек и шлепки Машиных кроссовок.

«Выпить спирта — это не потребность тела, выпить спирта — это настроение, состояние души, когда-то оно означало: хочу, чтобы все на меня смотрели, и секса, а сейчас: хочу раскачиваться в гамаке, закрыв глаза. И секса».

У Юли, мрачно шагающей рядом, тоже есть свой гамак, а как же — мы всю жизнь сплетаем паутину, в которой при случае можно укрыться, только материал у всех разный.

«Томатный сок — мой маленький фетиш, отличительный знак среди многих, прочих, чтобы запомнили, чтобы сразу говорили: вот та прелестная девушка, что пьет спирт только с томатным соком. Как Шерлок Холмс с его кокаином, как майор Звягин [9]с его молоком, — выпить спирта, у меня в руках крючок, я вяжу паутину, и у меня будет гамак. Томатный сок — бренд, торговая марка, копирайт, абсолютно не уверена, что использую эти красивые слова по делу, Юля, образованная девочка, сказала бы лучше.

Выпить спирта, я пью неразбавленный».

— Хочу выпить спирта, — повторила Маша.

— Спирт-то есть, — пожала плечами Юля, — где же нет старика Спирта… С соком вот… сама понимаешь, проблемы. С томатным.

— А я схожу, — оживилась Маша, — а я сбегаю, тут через дорогу «Паттерсон» круглосуточный. Подождешь?

— Конечно.

«Подожду, подожду… Подумаю тем временем. Хотя сколько можно об одном и том же? Стыдно устраивать скандалы, стыдно, когда твоя дочь спокойно спрашивает: мама, у тебя опять истерика, да? Твой муж не смотрит на тебя, не слушает тебя, и ты говоришь очередную глупость, насмотревшись до посинения рекламных роликов известного оператора связи. Все эти картинки из счастливой жизни дружной семьи, дети хохочут, мама-папа мило переговариваются, ловят рыбу, красиво поедают ее под пение цикад, целуют друг друга в румяные щеки и никогда не говорят ледяным ненавидящим голосом, что невозможно ничего найти в этом доме, невозможно, ты, сука. А что тут искать, вот твои часы, вот твой телефон, вот второй, вот записная книжка, я их только стопочкой сложила, протереть пыль, и это, конечно, абсолютно не повод хлестнуть меня по щеке этой самой пыльной тряпкой, выкрученной из руки. Ты бы лучше делал хоть что-нибудь родительское с ребенком, водил бы ее в кино, цирки, зоопарки… куда там еще… на каток.

— Ты совсем офигела, — крутит у виска изящным пальцем с полированным ногтем твой муж, — какой зоопарк, девчонке пятнадцать лет».

* * *

Юля не любила утро. Особенно утро после ночи дежурства. Особенно утро после ночи дежурства, проведенной с некоторыми подругами юности, пьющими неразбавленный спирт с томатным соком.

— Ба, Юлька, ты похожа на собственный труп, — авторитетно заявил ИванИваныч, одновременно втискивая тренированный торс в униформу, набирая гениальный, очевидно, мессидж на мобильнике и разглядывая Юлю с претензией. — Что ли, проблемы были на дежурстве? Совсем не спала? Топай домой, я тебя прикрою… Сегодня начальства не будет, сегодня начальство изволит в институте пребывать, на кафедре… Будет сегодня объяснять новому выпуску молодых врачей, как включается фонендоскоп.

— Ты заявление об уходе приготовил? Проект? — Юля соизмерила свои возможности и нашла, что лучше отшутиться, чем что-то пробовать объяснять.

ИванИваныч с готовностью рассмеялся и немного порассматривал себя в зеркале, охорашивая модную прическу.

В ординаторскую вплыла Зоя Дмитриевна. Сегодня вместо рубинов ее шею украшала малахитовая подвеска размером и формой со столовую тарелку.

С помощью подобного модного аксессуара неплохо топиться, отметила Юля. ИванИваныч ничего не отметил, был занят собой.

— Иван Иванович, — с омерзением произнесла Зоя Дмитриевна, — Иван Иванович! Я вижу вас исключительно или в курилке с папиросами, трубками мира и прочей глупостью, или вот перед зеркалом с открытым от самодовольства ртом. Разрешите вам напомнить, что больница — это не стриптиз-клуб и не цирк с лошадьми…

— Разрешите записать, Зоя Дмитриевна? — ИванИваныч услужливо склонился над заваленным грудами неприятно желтеющих бумаг столом: — «Боль-ни-ца, понимаете ли, не — ци-и-и-ирк… и не стрипти-и-и-из-клуб…» Что-нибудь еще?

Зоя Дмитриевна не удостоила развеселого доктора ответом, лишь немного вытаращила и без того выкаченные а-ля Надежда Константиновна Крупская светлые глазки и подчеркнуто тяжело вздохнула.

«Как будто бы отработали меха кузнечного станка», — подумал ИванИваныч. Он был знаком с кузнечным цехом.

«Как будто бы выпустили воздух из огромного надувного шара, — подумала Юля, — дирижабля».

Она не была знакома с дирижаблем, но обладала развитым воображением.

Зоя Дмитриевна ничего не подумала. Она огладила малахитовую блямбу, открыла дверь и как бы уже вышла, но молниеносно вернулась и обиженно объявила, немного гнусавя:

— И еще! Во-первых, рекомендую вам, Юлия Александровна, и вам, Иван Иванович, спать и видеть сны о торжественных мероприятиях к столетию нашей славной больницы. Надеюсь, в своих вот этих головах вы оставили хоть тень мысли об этом событии, имею в виду юбилей, потому что Сергей Сергеич напоминал о нем миллион раз, а то и больше. Как и было велено, каждое отделение должно представить на праздничном концерте минимум один номер художественной самодеятельности. Скромный и выдержанный в традициях. Скромный! И выдержанный! В традициях! И это не обсуждается! — Зоя Дмитриевна замахала обеими руками перед открывшим было рот ИванИванычем. — И во-вторых! Спустите уже свой зад в приемный покой, доктор!.. Там «скорая» полчаса ждет.