Запретное чтение - Ребекка Маккаи Страница 14

В Его объятиях,

Джанет и Ларри Д.

Я побежала наверх и показала письмо Рокки.

— Это то, что я думаю? — спросила я. — И что такое «В Его объятиях»?

Рокки читал письмо, посмеиваясь и качая головой.

— Они что, пятидесятники? — спросил он, дочитав до конца.

— Скорее какие-нибудь фундаменталисты. Мне кажется, тут речь о такой, знаешь, большой евангелической церкви, у которой есть собственная рок-группа.

Он перечитал письмо.

— Слушай, ну это просто какая-то клиника, — сказал он с искренним изумлением, чем очень меня удивил. За день до этого я рассказала ему, что в Ганнибале закрывается один независимый книжный магазин, на что он ответил: «Ну а чего ты ожидала? Ты ведь и сама пользуешься «Амазоном», такова сегодняшняя реальность». Выразить гнев? Тут его не надо было долго упрашивать, но вот удивляться — это было ниже его достоинства.

— И что мне делать? — спросила я.

— Ничего, — сказал он и снова рассмеялся. — Или что, ты собиралась позвонить в полицию? Хотел бы я послушать ваш разговор. «Знаете, мне тут подарили поделку-оригами…» Никто ведь не нарушал закона. Кроме разве что тебя самой: читаешь чужую частную переписку.

— Я не это имела в виду. Вот вечно ты подозреваешь, что я сейчас начну городить огород, даже когда у меня этого и в мыслях нет. Но я ведь могу сообщить в школу, правильно? Его учителя должны знать, что происходит?

— Не делай этого, Люси, — попросил меня Рокки. — Не вмешивайся. Ты всегда так яростно защищаешь неприкосновенность частной жизни и первую поправку — ну так, выходит, ты не должна была это прочесть.

Он сложил бумагу вчетверо и занес руку над мусорной корзиной.

— Я его выброшу, хорошо? — спросил он. — Чтобы ты не напорола чего-нибудь сгоряча.

— Давай, — сказала я и кивнула.

Позже я, конечно, выкопала письмо из корзины и спрятала в надежное место.

Отыскать необходимую информацию в интернете оказалось несложно — количество обнаруженных ссылок по этой теме меня даже напугало. Боб Лоусон оказался лысеющим краснолицым основателем общества «Миссия счастливых сердец» — организации, чья деятельность была «направлена на восстановление во Христе сексуально заблудших братьев и сестер». В ходе двухдневного семинара стоимостью пятьсот долларов «оступившиеся взрослые» могли вернуться к естественному и здоровому состоянию гетеросексуальности, но должны были еженедельно посещать дополнительные консультации, чтобы удержаться от повторного впадения во грех. Общество было основано всего пять лет назад, но успело обзавестись отделениями в шести штатах. Что же до пастора Боба, то сам он по-прежнему возглавлял отделение в Сент-Луисе. Иэна, очевидно, записали в юношескую группу, состоящую из детей в возрасте от десяти до тринадцати лет, чьи родители заподозрили, что их чада «ступили на ложный путь». В этой группе дети с помощью молитв и упражнений из специальной книги учились вести «здоровую богообразную жизнь» и должны были, благодаря занятиям, осознать, что «сексуальную ориентацию мы выбираем себе сами». Детей постарше отправляли в лагерь «Перезагрузка», но главной установкой юношеской группы было «провести с детьми беседу, прежде чем им запудрят мозги бездуховные средства массовой информации».

На странице с биографией было написано:

Пастор Боб Лоусон прожил семнадцать лет гомосексуалистом, пока не пришел ко Христу и не обнаружил, что Его непреходящая любовь способна заполнить вакуум, который он так долго в себе носил. С 1994 года Боб женат на ДеЛинде Риз-Лоусон, бывшей лесбиянке. У них трое детей. Брак Боба и ДеЛинды — наглядное доказательство того, что семью сохраняет не что иное, как любовь Христа, и что земная любовь — всего лишь одно из проявлений той, высшей любви. Если мы чисты в своих отношениях с Господом Богом, то будем чисты и в отношениях с земными рабами Божьими.

На других сайтах я нашла отзывы членов МСС, а также статьи об этой организации в христианских и светских изданиях. Восемь месяцев назад пастор Боб был сфотографирован выходящим из ночного гей-клуба, после чего заявил, что находился в этом заведении не просто так, а для «наставления заблудших душ».

У меня подскочило давление от одного только взгляда на его жирную физиономию. Не будь я в этот момент на работе, я бы наверняка заорала. Интересно, Иэн вообще понимает, зачем его водят на эти занятия? Они там что-нибудь объясняют детям или стараются держать в неведении, надеясь, что те так никогда и не сообразят, о чем тут шла речь?

Что будет с Иэном, если он станет прислушиваться к каждому слову Боба? Он, как и я, был единственным ребенком в семье: такие цепляются за каждого взрослого, который попадает в их поле зрения. Значит, никакого китайского ребенка, никакого «книги спасли мне жизнь». Как бы он сам теперь не превратился в пастора Боба.

Я прислушалась к совету Рокки и подавила в себе желание немедленно рассказать о письме Софи Беннетт или кому-нибудь еще из школы Иэна — или хоть кому-нибудь вообще. Но мне хотелось кричать об этом на каждом углу, писать об этом во все газеты, занести это в свой воображаемый дневник необъяснимых детских синяков.

Как порядочная русская, я должна была проникнуть в дом к пастору Бобу и отравить его. Как порядочная американка, я должна была подать на кого-нибудь в суд. Но как порядочный библиотекарь я просто сидела за столом и выжидала.

В тот же день мне позвонил пианист Гленн и уговорил поехать с ним назавтра в «Старр Холл», который оказался театром при техническом колледже. Это было дневное представление (пожалуй, не очень хороший знак для премьеры), и, чтобы уйти с работы сразу после обеда, я сказала Лорейн, что ко мне приехал отец. («Я сегодня убегаю, помнишь? — спросила я, направляясь к выходу. — Я говорила тебе на благотворительном вечере». Я соврала наудачу — я часто так делала, зная, что Лорейн всегда старается сделать вид, будто прекрасно помнит все разговоры, которые могла вести в нетрезвом состоянии. Рокки утверждал, что ему таким образом удалось однажды получить повышение.)

На входе обнаружился отложенный для меня билет, я нашла уединенное местечко подальше от сцены и углубилась в чтение дешевой, распечатанной на принтере программки. Там было написано, что Гленн родился в западной части Нью-Йорка и начал сочинять музыку в возрасте девяти лет. Он виртуозно играет почти на тридцати ударных инструментах. Я немедленно задалась вопросом, можно ли стать виртуозом игры на треугольнике.

К моему удивлению, Гленн занял место за дирижерским пультом. Видно, я недостаточно внимательно изучила программку. Впрочем, к счастью, он в этой роли выглядел вполне достойно, в отличие от некоторых дирижеров, которые машут руками так, будто пытаются взлететь. Гленн стоял очень прямо, одетый в смокинг, тот самый, в котором я его уже видела, и чертил в воздухе руками короткие жесткие линии. Музыка была современной и умеренно джазовой. Главная тема показалась мне знакомой, но я никак не могла вспомнить, где ее слышала. Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.