Дьявольский рай. Почти невинна - Ада Самарка Страница 15

– Разумеется. Только мне его, если честно, просто жалко. Вот я и не воюю.

– Как трогательно. – Она кивнула на чашку нетронутого кофе. – Пей давай.

Танька горячо обняла меня, приговаривая, что сильно соскучилась.

Вера довольно холодно и отрешенно смотрела в какой-то непонятный промежуток между нами. И в эту же секунду, когда она, как серфингист из рекламы, поднимающийся навстречу несущейся волне, плавно переместила свой взгляд с вершины гребня на небо (то есть на что-то, или, вернее, кого-то, кто, похоже, уже несколько секунд стоял у меня за спиной). И в эту же секунду я почувствовала, как мой бесчувственный палец был подхвачен…

…как чья-то рука коснулась моей руки и, подхватив мой палец, несильно потянулась к небу.

– Ну да, я так и думал. Ай-ай-ай! – У меня побелели щеки и перехватило дыхание. – Красота женщины, – весело произнес Альхен, – начинается с маникюра! Сколько раз я тебе об этом говорил?

– А, это ты… – буркнула я, выдергивая руку. – Мне и так нравится.

Лак вообще-то был страшный, ярко-алый, но стойкий и все никак не хотел до конца слущиваться, оставив посередине ногтя по кривой полоске.

– Ну, привет, львенок! – И, сняв очки, блеснул своими янтарно-желтыми змеиными глазами.

– Привет, чудовище.

– Да… а так, в остальном… – касание коричневым пальцем коричневого шрама на коричневой груди, немного приподнятые отполированные плечи и опущенная, как у хищника голова, – с мужской точки зрения выглядишь шикарно. Просто шикарно. Волосы, грудь… просто молодец. А ты что, подкрасилась?

– Где?

Они с Верой переглянулись и ухмыльнулись:

– Ну, на голове, например?

– Да ничего я не красила!

– Ну, ладно, это не важно, просто они у тебя как-то посветлели по сравнению с прошлым годом. А вообще, мне почему-то думалось, что эта твоя прелесть исчезнет вместе с детством, а оказалось, что нет, даже напротив. А вот за маникюр тебя следовало бы отшлепать.

Я, млея, ухмыльнулась и булькнула кофе, глядя на него из-за пластмассовой чашки.

– Ну, а как там ограничения и запреты? Блокада по-прежнему держится?

– А как же, все по-прежнему.

– Да, верю. Вон там твой папа идет… – Он отвернулся, и в эту же секунду по моему плечу постучали. Отец уже шел прочь, отволакивая меня вслед за собой на невидимом, но очень прочном поводке.

– До новых встреч, – сказала я, поднимаясь. – Мы уезжаем в конце июля.

– Так за это время можно много успеть! Выглядишь шикарно! – донеслось до меня в конце тента.

Nach Mittag (после обеда) Папаша стал говорить какой-то бред, что «не надо, мы сами», а я, грохнув кульки на асфальт, завопила, что сейчас просто упаду. И если нам предлагают , то почему бы нам, собственно, и не подъехать? Короче, все-таки доехали, но после этой битвы папаша со мной не разговаривал аж до вечера (началось): я, видите ли, нагружаю их.

После обеда, пренебрегая драгоценной сиестой, папаша отправился со своим послушным ребенком в Эбру, искать квартиру. Цехоцкие наглели из сезона в сезон и в этот раз готовились содрать с нас кругленькую сумму. Мы брели по раскаленному шоссе, и было видно, как на асфальте появляются миражи подрагивающих луж с отражением проезжающих мимо машин и белесо-голубого неба.

– А что, к нам, может, Мирослава приедет? – спросила я, чтоб разрядить обстановку (за разговорчик с Сашей мне здорово досталось).

– Ты вообще когда-нибудь слушаешь, что тебе говорят? – буркнул папаша.

– Ну…

– Они уже взяли билеты!

– А? Да? А Валентин с Машкой тоже будут?

– Не зли меня. Конечно, будут.

Это было первое темное пятно, возникшее на светлой полосе моей грядущей и предположительно безоблачной жизни.

В Киеве мы виделись не то слово редко – моя сестра, старше меня на четырнадцать лет, яркий пример добропорядочной матери-хозяйки, ответственного сотрудника и просто очень серьезного человека. Папина радость и гордость. А я и в самом страшном сне не могла предположить, что это добропорядочное семейство наведается к нам, в Имрайку.

Ничего нормального мы в этот раз не нашли и все в ту же дикую жару, по раскаленному, как противень, шоссе двинулись в «Марат», где находится небольшой стихийный рынок, покупать фрукты-овощи.

На обратном пути нам посигналил красный «фольксваген» (а у меня уже отваливались руки, заплетались ноги и во рту пересохло). Высунувшись из открытого окна, Цехоцкий, опираясь на руль сказал, чтоб забрасывали свои сумки в багажник и садились.

На пляже играли в мячик. Все книжки про Лолит и нимфеток считают своим долгом описать игру в мячик. – Видики смотрит… а еще там такие фильмы классные есть.

Танька стала так, чтобы я отражалась в темно-зеленых очках не только у папаши, но и у загорающего неподалеку Альхена. Играть предложила она, именно после того, как с фосфоресцирующими отпечатками на своей нимфетской коже прибежала ко мне из объятий Дьявола. Бросает мячик самыми безжалостными приемами – так, что я нахожусь в состоянии постоянного прыжка. Я очень старалась потянуть носочек и прогнуться в спинке. А проклятый кусок резины все норовил улететь за поле игры, куда-то в сторону тентов, и я, вертя задом, деловито ползала между лежаками, пока мячик все катился прочь от меня и замирал, заставляя и меня замирать в полуметре от неподвижной ноги Альхена, который, глядя будто бы куда-то вдаль, ни разу даже не наклонился, чтобы поднять его и коснуться лбом моей торчащей рыжей челки. С радостным воплем я хватала беглеца и неслась обратно, с приливом ярости бросаясь в игру.

Мы начинали считать очки. Тогда больше внимания волей-неволей перепадало синему предмету, который раньше был чем-то второстепенным во время обмена горячими взглядами сквозь четыре солнцезащитных стекла.

И когда я, наконец, не поймав разгоряченный мячик, нагнав его и швырнув, позволила себе из положения «упор сидя» глянуть в волшебное подтентовье, то…

Это было, как бы вам объяснить, похоже на какое-то моментальное замерзание, обморожение: вместо пышного костра там белели снежные горки, вместо кипящей жизни и страсти воцарилась гнетущая темнота и ни одного следа былого взаимопонимания. Когда я посмотрела в ту сторону, то вся магия, все звенящее волшебство, пойми, читатель, все самое прекрасное было разрушено убийственной сценой, развернувшейся перед моими все еще отражающими остатки отжившего пламени глазами.

Аналогов нет. Желтые, кажущиеся ненастоящими длинные волосы, колышущиеся на легком ветру, при особом преломлении рассеченного тентом света переходящие в золотистый солнечный луч. Стройное, гибкое, воздушно-утонченное тело, грациозная поступь, идеальное, нежно загоревшее личико классической славянской красавицы, что-то ироничное в очерке губ, что-то надменное в очерке светлых бровей. И взгляд, как луч Маяка, безучастно, не останавливаясь, пролетел по моей скрюченной фигуре. И Альхен, о, Альхен обнимает ее своей загорелой лапой, уже давным-давно не глядя на ниц лежащую Адору с упавшими на бетон очками. Мяч просвистел в сантиметре от моего уха и приземлился в лужу за моей спиной, обдав грязным теплым душем, и, по всей видимости, покатился в сторону перил, так как Танька завопила, тыча пальцем куда-то за меня. Я поймала мячик около самого края бетонной стены.