Возвращение - Дзиро Осараги Страница 15

В пещере, как в парке, была дорожка для ходьбы, которая шла то вверх, то вниз. Она проходила мимо самой глубокой и плохо освещённой части пещеры, где в скале была выбита глубокая ниша, и рядом стояли подсвечники и подставка для ладана, видимо, для богослужения. Вокруг не было ни души, но как будто здесь кто-то жил, ибо на стене около ниши висели самые обычные часы, стрелки и тиканье которых выглядело здесь довольно странно. Кёго прошёл до конца ниши и огляделся вокруг. Часы пробили три раза, и Кёго невольно улыбнулся, слушая, как их звук отдаётся эхом среди бесчисленных сталактитов и затихает в высоком потолке пещеры.

Вся стена, насколько можно было достать руками, была исписана именами побывавших здесь туристов — китайскими иероглифами, английскими буквами. Среди них было много японских имён с названием своего города. Кёго подумал о солдатах, мимо которых они проехали по пути сюда, и о других, которые оставили здесь свои имена и затем погибли в этой длительной и жестокой войне. Их семьи никогда не узнают, что они посещали эту пещеру и оставили здесь свои письмена.

Глаза Кёго остановились неожиданно на одном имени: «Саэко Такано». Улыбка медленно появилась на его лице. Она была даже здесь. Окружающие её имена, видимо, принадлежали офицерам ВМС Японии. Внезапно Кёго смог принять окончательное решение. Уже какое время он обдумывал идею о возвращении в Японию, и сейчас он знал, что вернётся.

Кёго договорился встретиться с Е в индийском ресторане «Тадж Махал». Когда он поднимался на второй этаж, то обратил внимание на индийского служащего в углу коридора, разбивавшего орехи карри круглым камнем на каменной плите. Сухой, острый и пикантный запах наполнял воздух. Ресторан был обставлен в западном стиле. Е сидел за одним из столов и читал местную газету. Он был единственным посетителем ресторана.

— Извините за опоздание.

— О, всего несколько минут.

Е как всегда был вежлив и уверен в себе.

— Пиво? — спросил он Кёго и поманил официанта. — Как вам понравилась пещера?

— Великолепно.

Безукоризненный английский язык, на котором разговаривал Е, всегда вызывал у Кёго чувство, что он разговаривает с человеком без родины. На стене над модно подстриженной головой Е висела в рамке фотография Тадж Махала.

Кёго рассказал, что он намерен вернуться в Японию, как только будет такая возможность, чем поверг Е в большое изумление.

— В Японии будет очень тяжело.

— Я согласен. Поэтому я и возвращаюсь. Я не хочу больше ехать в Европу.

— Это невероятно, но почему?

Во рту у Кёго всё горело от съеденного карри. Он выпил немного пива и затем мягко ответил:

— Когда сегодня утром я увидел, в каком жалком виде были потерпевшие поражение японские солдаты, то почувствовал, что хочу вернуться.

— Невероятно. Что вы будете делать, когда вернётесь?

— Я не знаю. Фактически, я ничего не смогу сделать. Я понимаю это, но тем не менее я думаю так потому, что я когда-то был японцем… Во всяком случае я должен вернуться.

— Вы! — Е продолжал неодобрительно покачивать головой.

Кёго объяснил:

— У меня жена и ребёнок в Японии. Я не видел их много лет.

— О, в этом случае всё правильно, — Е в конце концов согласился.

На обратном пути Кёго попросил Е оказать ему услугу. У него был счёт в банке в Лондоне, и он хотел бы, чтобы Е конвертировал его в доллары и каким-нибудь образом переправил их ему в Японию. Е обещал.

Они были вынуждены вновь проехать мимо колоны японских солдат, которая уже показалась впереди. Чёрные облака над головой предсказывали сильный ливень, и деревья, как бы проснувшись, зашелестели своей зелёной листвой.

Днём погода была почти весенняя, однако вечерами становилось вновь холодно. Когда художник с улицы зашёл внутрь дома, его дыхание было всё ещё белым от мороза. Неоновая вывеска на внешней стене окрашивала в яркие тона спину его поношенного плаща и ещё больше подчёркивала белизну его волос, которые свисали из-под полей шляпы. Лифт не работал, и ему пришлось подниматься четыре пролёта лестницы. На бирманском фронте он несколько раз был на пороге смерти из-за малярии и недоедания, и подъём по лестнице был слишком большим напряжением для его слабых сил. Он поднимался медленно, очень медленно.

Второй и третий этажи здания занимали конторы различных фирм, и вечерами здесь было темно и тихо. Только лестница была освещена. Звуки джаза доносились из кабаре на четвёртом этаже.

Художник остановился на площадке третьего этажа. На ступенях, обхватив колени, сидел ребёнок, один из бродяг послевоенного Токио, и смотрел на него.

— Эй, тебе опять попадёт. Иди сейчас же домой.

Ребёнок отвернулся, как будто он и не слышал. Вся его поза, казалось, говорила:

— Вы можете пройти, даже если я здесь сижу. Тут достаточно места.

Художник любил детей, всех детей. Но он также знал извращённый характер подобных детей, которых породила война.

— Что случилось с твоей щёткой и кремом?

— Украли.

— Хорошо. — Он переложил чехол с гитарой в другую руку и достал из кармана немного денег. — Если ты ничего не будешь делать, то превратишься в попрошайку. В следующий раз, когда я тебя увижу, ты должен усердно работать, иначе тебе это так просто не пройдёт. Понял?

Даже сейчас, спустя три года после войны, в Токио не было спроса на картины Кохэй Онодзаки. Но в своё время он ради удовольствия научился играть на гитаре, и теперь это было источником его случайных заработков. Он привык к работе подобного рода во времена своих трудных дней в Париже и, как и тогда, долго не задерживался на одном месте. Сейчас он работал в кабаре, которое только что открылось на четвёртом этаже, и его талант также пригодился, когда владельцы решали проблемы внутреннего интерьера. Его парижский опыт также помогал ему, когда ему целыми днями приходилось рисовать в нетопленом помещении, но зато вечерами он пользовался уважением.

Ребёнок медленно поднялся с лестницы и направился вниз к выходу. В этот момент дверь открылась, и вошла женщина в толстой белой накидке с красивыми чертами лица, на котором выделялись ярко накрашенные губы. Ребёнок принял её за иностранку. Вслед за ней вошёл молодой человек, и она повернулась к нему, чтобы расслышать, что он говорит.

— Нам придётся идти по лестнице. Лифт не работает.

— Какой этаж? — Саэко Такано спросила его.

— Четвёртый.

Саэко выразила своё удивление, пожав плечами в иностранной манере.

— И люди, действительно, приходят сюда, хотя им приходится подниматься на четвёртый этаж?

— Это потому, что они создали нечто необычное, тётя Саэко. — Голос молодого человека приобретал льстивый оттенок, когда он называл её «тётя Саэко». Он начал подниматься по лестнице, вытянув свою руку, как будто опасаясь, что Саэко может споткнуться на своих высоких каблуках.