Даун - Михаил Ремер Страница 16

Все эти мысли вихрем носились у меня в голове, пока добирался домой. Чертовы пробки! Слетать в Европу – три часа, добраться из аэропорта домой – пять. Чем дольше я стоял, тем сильнее крепла во мне уверенность: жене ставлю ультиматум. Сама – в больницу, сына – в интернат.

Уже и не заметил, что подъехал к дому. Малолетки чертовы. Повадились у подъезда пиво пить. Хоть бы убирали за собой срач этот. Поймаю – уши пообрываю. Пустая пивная банка – к чертовой матери! Приложился ногой от души, даже полегчало. Еще одна – туда же. Уф, что-то я распалился сегодня.

Ладно. Глубокий вдох и выдох. Еще один и еще. Все в порядке, Борис. Все будет в полном порядке. Сейчас поговорим с женой и решим все наши вопросы. Все будет в порядке.

– Сережа не может каждый день уделять ему столько времени. В конце концов, на носу защита диплома, да и тупому мистеру-дристеру объяснять надо, почему один из сотрудников на работе вторую неделю не появляется, – громко говорит папа.

– Но Костя не может быть один столько времени! – чуть слышно отвечает мама.

– Тогда бери его с собой в клинику, – ворчит в ответ папа. – Ты же сама говорила, что там есть детская комната, где за ним присмотрит нянечка.

– Я не могу. У меня такое ощущение, что он все чувствует. Мне кажется, что он понимает все, что происходит. Ему будет больно, если он увидит меня после процедур.

– Не говори глупостей, – гремит папа. – Сомневаюсь, что он вообще может чувствовать. И вообще, временами я не понимаю, как позволил тебе оставить его. Он же даун!

– Он мой сын, – чуть слышно отвечает мама. – И твой, между прочим, тоже.

– Мой сын заканчивает престижный университет. Мой сын – подающий большие надежды менеджер. Мой сын, в конце концов, говорить умеет! – Папа уже не просто громко говорит. Он кричит.

– Костя услышит. Говори потише.

– И пусть слышит! Я устал от того, что ты нянчишься с восемнадцатилетним дылдой, как с младенцем. Было бы гораздо лучше, если бы ты продолжала юридическую практику. Ведь тебе тогда говорили все: это твое! Из тебя получится блестящий юрист. До сих пор моя фирма без юриста обходится. Ты всю его работу выполняешь. Ты! Да это твое, пойми же ты наконец. Твое! Блестящий юрист, профессионал своего дела! А что вместо этого? Сидишь, как наседка на яйцах, с Константином. Ради чего ты пожертвовала карьерой?

– Ради кого, – поправила его мама.

– Нет, именно ради чего.

– Если мы с Костей тебя утомляем, так и скажи. Мы найдем способ прожить одни.

– Хорошо, хорошо, – сразу стихает папа, – не будем ссориться. Просто. почему бы тебе не подумать о том, чтобы отдать его в интернат? Хотя бы на какое-то время. Тогда ты смогла бы уделять больше времени лечению и процедурам, побольше думать о своем здоровье.

– Давай не будем начинать это снова, – как-то резко ответила мама. Так резко, что мурашки бегут по спине. – Костя – мой сын и твой тоже. И жить он будет с нами. Или директору по развитию не по карману содержать своего же ребенка?

– Ты права, дорогая, – как-то неуверенно бормочет папа. – Я просто завелся.

– Нет, ты не просто завелся, ты облил грязью собственного сына и меня заодно. Ты вел себя. Ты был как трус.

– Но я действительно беспокоюсь, – шепчет папа.

– И поэтому ищешь крайних?

– Я хочу как лучше.

– Тогда не веди себя так, как ты вел только что. Никогда! Борис, так будет лучше.

Признаться, я мало что понял из этого разговора. Сначала мне показалось, что папа – плохой. Он кричит на маму. Но потом мне стало его жаль. Он боится. Но папы ведь не боятся. Никогда. Даже в бассейне! Там жутко глубоко. Там невозможно нащупать под ногами землю. Но папа не боится туда заплывать! А я боюсь. Я плаваю там, где мелко. И только с надувными штучками на руках. Но я – не папа. Мне бояться можно.

А еще я понял, что произошло что-то ужасное. Я оказался прав.

Столько лет прошло – и вот он снова за свое. Вместо того чтобы поддержать, начинает ныть о том, как ему тяжело тащить на себе всю нашу семью. Боже мой, до чего же я устала! Когда Костик заговорил, я поверила: все наладится. Не может быть, чтобы такой живой ребенок навсегда остался недоразвитым. Все мы: я, мама, Борис, даже Сережа с утроенной энергией бросились заниматься с Костей. Две недели мы резали, клеили, рисовали, писали новые картинки. Носились по магазинам и библиотекам в поисках литературы по обучению детей. Мы верили, что все обойдется. Но.

Две, три недели, месяц, другой, третий. Костя так и не выучил ни одного нового слова. Да, он различал картинки. Он смеялся, плакал, бормотал свои «баба, мама, папа, гуля», но не говорил. Сначала скис муж. Он снова начал бурчать о том, что надо сдать его в интернат. И это после всего, что было сделано? Да как у него язык повернулся сказать такое? О своем сыне! Потом он еще часто говорил это, но это было потом. Я уже научилась не обращать внимания на его нытье. Но тогда. Я взяла детей и на месяц уехала к маме. Я не хотела никого видеть. Вообще.

Наверное, я бы скисла, если бы не мама. И не Михалыч с женой. Их сын давно уехал в город. Любимый сын. Поздний сын. Он уехал и больше не вернулся. С тех пор они жили одни. Они с радостью бросились помогать нам с Костиком. Земной поклон этим людям. Если бы не они, вряд ли бы во мне вообще вера в людей осталась хоть какая-то. Добрые старики. Они приезжали к нам на старом рыжем мотоцикле. Всегда привозили гостинцы. Они вернули нас к жизни.

Потом приехал Борис. Я простила, а он смирился.

Прошло одиннадцать лет. Мы два раза в год ездили в деревню всей семьей. Всегда к нам погостить приезжали Михалыч с женой. Потом с нами связался их сын. Оказывается, он стал важным человеком. Попросил передать посылку родителям. Мы, конечно, согласились. Мы полюбили этих стариков. Борис уехал в какой-то офис, за подарком, где ему и сделали предложение возглавить компанию. Все шло, все менялось. Мне казалось, что прошлое уже никогда не навалится на меня своей тяжесть.

И вот теперь, спустя столько лет, мужа снова прорвало. Нет, конечно, приятно, что он беспокоится о моем здоровье. Значит, для него я что-то еще значу. Хоть как жилетка, в которую можно поплакаться. Но почему он не признает Костю? Почему?

На следующий день к нам в квартиру пришла немолодая женщина.

– Знакомьтесь, это Костя. Вам нужно будет проводить с ним время до вечера. Часов семь в день, пока я не вернусь.

Женщина кивнула головой. Это ее обряд. Я это понял сразу, как только увидел ее. Нет, она хорошая. Я чувствую. Хорошая, но для нее это все – обряд. Точно так же, как для папы просмотр телевизора.

– Как нас зовут? – улыбнулась она мне.

– Он не может говорить, – вставил папа.