Sugar Мама - Андрей Филатов Страница 18

– Когда прилэтиш, брат, сделай один просба, да? Купи самой красивой кубинке цвэты и скажи, что эти цвэты ей дарит Джамбул из Батуми!

– Хорошо, брат.

– Ладно, давайте прощаться, – сказал Хусейн. Мы обнялись по очереди.

У таможенной линии я обернулся и спросил Джамбула:

– Ты правда думаешь, что я Его когда-нибудь встречу, как говорил твой дед?

– А сам как думаэшь? – подмигнул он.

В ночь, когда на Гавану обрушился ураган, Роксана не спала. Она просидела у окна точно так же, как обычно делала это днем, уже в течение трех месяцев, и заснула, лишь когда над Гаваной снова появились лучи солнца. Нет, она не работала информатором в полиции и не писала отчеты в Комитет защиты революции. Ее вообще не интересовало то, что происходит за окном. Ей было все равно, как живут соседи, кто к ним приходит, о чем они говорят. Ей неважно было, утро на улице, день или ночь. Она ждала лишь одного момента. Когда на балконе дома напротив появится человек, которого она любит.

Роксана влюбилась неожиданно и смертельно. Само существование стало для нее любовью. Жизнь начиналась, когда открывались деревянные жалюзи его окна. Она могла видеть лишь контуры его фигуры, двигающейся по спальне за этими жалюзи, но и этого ей было достаточно, чтобы любить. Она стала тенью его фигуры, вросла в нее, растворилась в ней. Каждый шаг Роксана проделывала вместе с любимым. Она вставала с постели, умывалась, расчесывала волосы, шла на кухню, здоровалась с хозяйкой, у которой он снимал комнату, варила с ним кофе, возвращалась обратно в его комнату, читала газету, снова шла на кухню, чтобы еще раз сварить кофе вместе с ним. Она становилась собой лишь в тот момент, когда он выходил на балкон выкурить сигарету. Ради этого она жила. Это были те пятнадцать минут, когда любимый принадлежал ей. Она была благодарна Богу за то, что ее мужчина курит. Она смотрела, как он щелкает зажигалкой, как, прикуривая, чуть прикрывает глаза. По тому, как он затягивается, она знала, в каком настроении он проснулся. Если над городом уже с утра было солнце, любимый выносил кресло-качалку и надолго задерживался на балконе, выкуривая четыре или пять сигарет, а потом еще и сигару, подставив лицо солнцу и прикрыв глаза. Он улыбался солнышку так нежно и искренне, как улыбаются дети, встречая утром глаза матери. Она слышала, что в его стране солнце бывает редко. Она понимала, что он полюбил ее страну именно за это роскошное солнце. И тогда она еще раз благодарила Бога за то, что солнце здесь светит триста шестьдесят дней в году. Когда Роксана увидела в первый раз лицо любимого, оно было совершенно белым. Каждое утро она наблюдала, как оно меняется, как быстро ложится на него загар и как из бледного и уставшего человека ее любимый превращается в жизнерадостного красивого мужчину с восхитительным бронзовым цветом кожи, не похожего на всех остальных мужчин, которых она знала. «Самый прекрасный, самый красивый, самый добрый, самый хороший, единственный мой!» – шептала она.

Чтобы сказать о своей любви, Роксане достаточно было выйти на балкон, протянуть руку, коснуться его волос и произнести:

– Здравствуй, любимый!

Сколько раз она говорила эти слова, глядя на него сквозь приоткрытые жалюзи своего окна. Сколько раз она протягивала руку, касаясь его волос. Сколько раз она плакала, когда он вставал и уходил, так и не узнав о ее любви. Из ее печальных больших карих глаз падали слезы на желтенькое длинное платье, прикрывавшее ее ноги, которые она ненавидела больше всего на свете.

Роксана не могла ходить. Она жила в инвалидном кресле. Ее любимый никогда ее не видел.

Было время, когда Роксана была здорова и у нее была любовь. После школы они ездили с Даниэлем на пляж в Санта-Марию и возвращались в Гавану, лишь когда садилось солнце. Они находили на пляже самое укромное место и целовались так, что на следующий день, отвечая урок, Роксана с трудом шевелила распухшими губами. И всякий раз, перед тем как вернуться в город, Даниэль писал на песке их имена: Roxanne у Daniel. Каждый, кто родился на Кубе, рано узнает, что такое любовь. Своими отношениями Роксана и Даниэль не отличались от сверстников. Мальчики здесь становятся мужчинами в тринадцать. Для девушки нет события радостнее и важнее, чем ее пятнадцатилетие. Родители готовы продать все, чтобы этот праздник остался в душе дочери навсегда. И не дай бог девушке вступить в этот возраст, не познав, что такое любовь. Потому что справедливо считали: если девушка не стала к пятнадцати годам желанным цветком, быть ей всю жизнь репейником.

«Собирают ли с терновника виноград или с репейника – смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые» [18].

Да, любовью на Кубе не удивить! Но между тем все девушки завидовали Роксане, а парни одобрительно подмигивали Даниэлю. И было чему завидовать – Роксана была красавицей! Земля видела множество красивейших женщин: роскошных, точно белые лилии, способные вскружить голову одним лишь запахом и пленить веснушками, рассыпанными на белой коже их лепестков; смуглых восточных красавиц, от прелестей которых нельзя оторваться, как нельзя оторваться от молодой шоколадной хурмы, которая вяжет и дразнит, обещая, что самое вкусное ждет впереди; азиаток, утонченных, как цветы сакуры, любовь которых роскошнее божественной Фудзиямы; грациозных дочерей черной пантеры, страсть которых зажигает кровь любого охотника и даже того, кто уже не способен направить свою стрелу в небо; глазуревых мулаток, превзошедших всех в искусстве любви, потому что не бывает белое черным, как не бывает и наоборот, а то, что бывает, и есть любовь, а мулатки – жрицы любви, призванные дарить наслаждение. Но все эти роскошные красавицы – лишь жалкое подобие дочерей Израилевых, когда только Бог подарил им красоту, и неважно, в какой части света довелось им родиться. Ни у кого в мире не было таких красивых глаз, как у Роксаны. Если глаза Горгоны превращали воинов в камни, то глаза Роксаны возвращали жизнь. Нельзя было смотреть в ее глаза и не любить, когда они любили; невозможно было жить, когда глаза ее были печальны; немыслимо было произнести имя солнца, когда глаза Роксаны сияли. Если нет зрелища более завораживающего, чем падающие воды Ниагары, то не нашлось бы на свете ни одного безумца, не искушенного желанием погибнуть в волосах Роксаны, ниспадающих на ее плечи. Если нет кожи нежнее кожи ребенка, светящейся изнутри, то кожа Роксаны звенела при каждом прикосновении, точно колокольчик в райском саду. И если есть в том саду яблоко, слаще которого не бывает, то краснело это яблоко перед сладостью Роксаны. От матери ей достался ангельский голос и тяжелая болезнь, которая поразила ее ноги и которая с каждым годом пробиралась все глубже, как червь, пожирающий свое яблоко. Роксана оставила пение, потому что не было ни желания быть инвалидом, когда другие здоровы, ни денег, чтобы хоть раз в неделю добираться до консерватории. Отец торговал на рынке и пропивал почти все, что удалось заработать за день. Фидель платил ей маленькое пособие по инвалидности, на которое они с отцом жили. Первое время Роксана давала уроки пения, но потом болезнь добралась до печени, и Роксане с мучением давался каждый прожитый ею день. Пианино стало ненужным. Отец хотел продать его, но не смог устоять перед слезами дочери, которые падали на его опухшие руки, – разрыдался сам и запил так, что через неделю умер от алкогольного токсикоза. Даниэль был предан любимой столько, сколько нашлось мужества в сердце юноши. Настал день, когда он больше не пришел в дом той, которой клялся в любви. На белом песке Санта-Марии теперь нет их имен. Вода смывает все слова. Воде все равно. Вода вечна. И только слова, которые дороже, чем жизнь, неподвластны воде. Даниэль не знал, что вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. А Бог есть Любовь. Роксана простила Даниэля, потому что сама уже не верила в жизнь. Все, что у нее осталось, – это пластинка Нины Симон, которую дала ей мама в день, когда прощалась с миром. Роксана знала, что ее ожидает тот же конец, что и мать. Врачи признали болезнь неизлечимой. Оставалось только ждать. Она ставила мамину пластинку и ждала. Голос Нины Симон казался ей голосом матери, которая пела о своей жизни, о любви и о смерти. Роксана не понимала язык, на котором пела мама. Ей казалось, что на этом языке говорят те, кто ушел в другой мир. Она выучила все двадцать две песни наизусть, и ночью, когда боль в правом боку становилась такой, что хотелось вцепиться зубами в подушку, Роксана начинала петь. Одну песню она любила больше всего. Роксана не знала, что означает слово keeper, но догадывалась, что поет о женщине, которая бережет в душе самое главное, что может быть у женщины, – свою любовь.