Береg Утопiи - Том Стоппард Страница 18

Михаил. Конечно, ты прав, тебе нужно сначала прочитать перевод. Фихте – вот наш человек! Теперь понятно, почему раньше все было как-то не так. Шеллинг старался меня убедить, что я всего лишь крошечная искорка сознания в Великом океане бессознательного. Но от моего Я так просто не избавишься! Каким образом я знаю, что существую? Вовсе не благодаря размышлениям! Размышляя, я исчезаю. Я знаю, что существую, когда чайка гадит мне на голову. Мир существует там, где я с ним взаимодействую. (Показывает с горбушкой черствого хлеба, которую он хватает со стола.) Я не потому ем хлеб, что он пища, а он пища оттого, что я его ем. Потому что я так решил. Я так повелел. Мир существует лишь как отпечаток моего Я. Собственное Я – это все, кроме него, ничего не существует. Наконец-то у нас есть философия, в которой все сходится! Можешь почитать, пока я напишу письмо. Сиди, сиди, я сяду за надеждинским столом.

Белинский. Нет, не заходи туда, там его дожидается…

Михаил. Скажи, Белинский, что ты знаешь о Соллогубе? Говорят, он пишет.

Белинский. Он фат. Пишет о светском обществе. Не то чтобы заслуживает презрения, но цена ему грош.

Михаил. Красив собой? Ловкий наездник, меткий стрелок – из этих? Ничего, все равно я его отважу. Вроде бы он волочится за бедной Татьяной – Натали получила письмо от сестер… Ой, я забыл… (Открывает дверь и кричит.) Эй, человек!.. Попроси мадемуазель Беер подняться!.. Между прочим… (Дает Белинскому несколько визитных карточек.) Я тебе показывал? «Monsieur de Bacounine… Maоtre de mathématiques…» [27]

Белинский. Ты мне уже давал. Нашел себе учеников?

Михаил. Не все сразу. Кстати, если ты узнаешь о ком-нибудь… Отец меня подвел, очень подвел. Попытался упечь меня к губернатору в Тверь. Сам виноват, что я распрощался с родным очагом… Но, Господи, как я иногда скучаю по дому. Да еще Станкевич уехал из города, и Бееры скоро отправляются в деревню… Я подумываю, не простить ли его. Может, ты приедешь к нам погостить?

Белинский. Погостить?

Михаил. В Премухино. Будем вместе изучать Фихте.

Белинский. Ну, я там буду глупо выглядеть.

Михаил. У нас там все довольно скромно. Все, что тебе нужно, – это новая рубашка… Рублей пятнадцать, я больше тебя никогда ни о чем не попрошу.

Белинский. Я не могу дать. Извини, я… у меня намечается встреча.

Михаил (без обиды). Еще одна провинциальная девка?

Белинский. Нет, та же самая.

Натали появляется позади него.

По крайней мере, она настоящая женщина, хоть и девка.

Михаил (обращаясь к Натали). Он не тебя имеет в виду.

Натали (покорно). Я знаю.

Михаил. Я собираюсь написать Татьяне, пока я здесь.

Белинский. Мадемуазель Беер…

Натали. Здравствуйте, Виссарион. Вас не было на философском кружке.

Белинский. Я был.

Тем временем Михаил наполовину зашел во внутреннюю комнату, но вернулся.

Михаил. Там кто-то спит.

Белинский (нервно). Я же тебе говорил…

Михаил. Кто это?

Белинский. Строганов. Издатель.

Михаил. Ничего, я его не потревожу. (Уходит во внутреннюю комнату и закрывает дверь.)

Белинский. Хотите присесть?

Натали. Спасибо. (Садится.) Вот теперь стул существует. И я существую в том месте, где соприкасаюсь со стулом.

Белинский. Фихте на самом деле не имел в виду… Он говорил об отпечатке сознания на природе… о собственном Я.

Hатали. По крайней мере, у Фихте мы все равны. Не то, что Шеллинг. У того нужно было быть художником или философом, гением, чтобы служить моральным примером для нас, простых смертных.

Белинский. Да! Совершенно верно! Полная демократия в области морали! Фихте нас снова посадил в седло!

Натали. У Татьяны есть поклонник, граф Соллогуб. Мне ее сестры писали. Не нужно было говорить Мишелю – он теперь настроен против него и хочет, чтобы Татьяна отослала назад графские письма. А с какой стати она должна это делать? Женщина создана для того, чтобы ее боготворили. По крайней мере, русская женщина. Или немка, разумеется.

Белинского отвлекает шум голосов из внутренней комнаты.

(Внезапно.) Эта ваша настоящая женщина – Жорж Санд?

Бормотание за дверью становится оживленней и добродушней. Михаил смеется.

Белинский. Интересно, что там происходит.

Натали (с неожиданной страстью и гневом). Как вы смеете обзывать ее девкой? Жорж Санд освободила себя из женского рабства! Она святая!

Белинский (озадаченно и с тревогой). Ну что вы…

Натали (начинает рыдать). Я хочу быть француженкой. Или испанкой или итальянкой или даже норвежкой. Хоть голландкой!.. Или любой…

Михаил выходит из внутренней комнаты с книгой в руках.

Михаил (весело). Готово! (Дает Натали свое письмо, а Белинскому – деньги.)

Натали читает письмо.

Белинский. Это откуда?

Михаил. Строганов заказал мне перевод одной немецкой исторической книжки. Восемьсот рублей, половина вперед, запросто, я им всем покажу! Вот возьми – теперь ты просто обязан приехать. Пойдем, Натали, мой посох, моя ученица, сестра моя в радости и горе…

Натали. Это письмо ревнивого любовника! Мне ты таких писем никогда не писал.

Михаил. Ну что теперь еще?

Натали. Tu es vraiment un salaud! Adieu. (Запускает в него письмом и выходит.)

Михаил поднимает письмо.

Михаил (переводит Белинскому). «Ты в самом деле негодяй. Прощай…» Мне пора. Увидимся в Премухине – ты должен познакомиться с сестрами. (Выходит вслед за Натали.)

Пианино. Станкевич играет в четыре руки с Любовью. Он бросает играть и резко встает.

Станкевич. Любовь! Я должен вам сказать! В ваше отсутствие я был…

Любовь (помогает ему). На Кавказе.

Станкевич…Будто в огне. Вы у меня не первая. Я стою перед вами… оскверненный.

Любовь. Вы не должны об этом говорить.

Станкевич. Должен, должен – мне так больно в груди, что мои губы касались другой!

Любовь (пытаясь понять). Груди?

Станкевич (ошарашен). Губ, других губ. (Подозрительно.) А что, Михаил рассказывал?…