Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф Страница 18

Мне было семнадцать, и от поступления в высшую школу меня отделяли лишь несколько месяцев. Во время каждого посещения отца, когда я приносил ему из дома еду и разные вещи, чтобы как-то скрасить его пребывание в тюрьме, он наставлял меня:

— Твоя единственная и главная задача сейчас — сдать экзамены. Сосредоточься на школе. Не беспокойся обо мне. Я не хочу, чтобы ты занимался чем-то посторонним в ущерб учебе.

Но жизнь больше ничего не значила для меня. Я не мог думать ни о чем ином, кроме вступления в боевое крыло ХАМАС и мести Израилю и Палестинской автономии. Я помнил все, что мне пришлось увидеть в жизни. Неужели вся эта борьба, все эти жертвы закончатся дешевым миром с Израилем? Если бы я погиб сражаясь, то, по крайней мере, я умер бы как мученик и попал на небеса.

Отец никогда не учил меня ненавидеть, но я не знал, как избавиться от ненависти. Хотя он страстно боролся с оккупацией и, как я думаю, без тени сомнения отдал бы приказ о нанесении ядерного удара по Израилю, будь у него бомба, он никогда не высказывался против еврейского народа, в отличие от некоторых расистски настроенных лидеров ХАМАС. Его больше интересовал ислам, нежели политика. Аллах возложил на нас миссию искоренить иудеев, и отец, не раздумывая, принял ее, хотя он не имел ничего личного против них.

«Как ты относишься к Аллаху? — спрашивал он меня всякий раз, когда я навещал его. — Ты молился сегодня? Просил Его? Беседовал с Ним?»

Он никогда не говорил: «Я хочу, чтобы ты стал достойным моджахедом». Его наставления, обращенные ко мне как к старшему сыну, всегда звучали так: «Почитай мать, Аллаха и свой народ».

Я не понимал, как он мог быть таким милосердным и всепрощающим, даже по отношению к солдатам, которые снова и снова арестовывали его. Он относился к ним как к детям. Когда я приносил отцу еду, он часто приглашал охрану присоединиться к трапезе и делил поровну мясо и рис, специально приготовленные для него мамой. Спустя несколько месяцев даже охранники полюбили его. Мне было легко любить его, но в то же время он был довольно сложным человеком — понять его порой было трудно.

Во мне кипела ярость и жажда мести, и я начал рыскать в поисках оружия. К тому времени его можно было достать на территориях только за большие деньги, но я был всего лишь бедным школьником.

Мой одноклассник Ибрагим Кисвани, живший в деревни близ Иерусалима, разделял мои чувства и сказал мне, что он мог бы найти немного денег, их вряд ли хватит на автомат, но несколько дешевых винтовок или, скажем, пистолет мы купить сможем. Я спросил двоюродного брата Юсефа Дауда, не знает ли он, где можно достать винтовки.

Юсеф и я не были близки, но я слышал, у него имелись связи, которых не было у меня.

— У меня есть парочка друзей в Наблусе, они могли бы помочь, — сказал он. — А что ты собираешься делать с этими винтовками?

— В каждом доме есть оружие, — соврал я. — Пусть будет и у нас — вдруг придется защищать семью.

Ну, по большому счету, мои слова не были ложью. Ибрагим жил в деревне, где каждая семья действительно имела оружие для самозащиты.

Однако я был одержим жаждой мести, мне казалось, что это будет круто — подросток с винтовкой. Школу я совсем забросил. Зачем учиться в этой безумной стране?

Наконец однажды днем мне позвонил брат Юсеф.

— Все в порядке, мы едем в Наблус. Я знаю паренька, который работает на секретную службу Палестинской автономии. Думаю, он достанет кое-что для нас, — сказал он.

Когда мы приехали в Наблус, в дверях маленького дома нас встретил мужчина и провел внутрь. Там он показал нам автомат марки «Карл Густав» М-45 шведского производства и его египетскую версию «Порт Саид». Мы отправились в уединенное место в горах, где он показал, как все это работает. Когда он спросил меня, не хочу ли я попробовать, сердце вдруг бешено заколотилось. Я никогда не стрелял из автомата и испугался.

— Нет, я вам верю, — пролепетал я.

Я купил пару автоматов и пистолет. Спрятал их в дверце машины, предварительно опрыскав ее настойкой черного перца, чтобы сбить со следа израильских собак, которые ищут оружие на пропускных пунктах.

Вернувшись в Рамаллу, я тут же позвонил Ибрагиму.

— Привет, я кое-что достал!

— Да ну, правда?

— Ага.

Мы знали, что произносить такие слова, как «винтовки» или «оружие», было опасно, потому что, вполне вероятно, израильтяне прослушивали все наши разговоры. Мы договорились о времени, когда Ибрагим заберет у меня свою долю «кое-чего», и быстро пожелали друг Другу спокойной ночи.

Стояла весна 1996 года. Мне только что исполнилось восемнадцать, и я был вооружен.

* * *

Однажды вечером мне позвонил Ибрагим, и по его голосу я понял, что он рассержен.

— Автоматы не работают! — заорал он в трубку.

— Что ты несешь? — крикнул я в ответ, уповая на то, что нас никто не подслушивает.

— Автоматы не работают, — повторил он. — Нас надули!

— Я не могу сейчас говорить, — быстро ответил я.

— Хорошо, я зайду к тебе вечером.

Когда он пришел, я тут же накинулся на него.

— Ты что, совсем спятил — говоришь о таких вещах по телефону? — волновался я.

— Я все понимаю, но они не работают. С пистолетом все в порядке, а автоматы не стреляют.

— Ладно, они не стреляют. А ты уверен, что знаешь, как ими пользоваться?

Он заверил меня, что умеет обращаться с оружием, и я пообещал разобраться. До экзаменов оставалось около двух недель, и у меня действительно не было времени на посторонние дела, но я все же предпринял попытку вернуть неисправные автоматы Юсефу.

— Это катастрофа, — пожаловался я ему при встрече. — Пистолет стреляет, а автоматы нет. Позвони своим друзьям в Наблус, чтобы мы, по крайней мере, смогли вернуть свои деньги.

Он обещал помочь.

Назавтра мой брат Сохайб сообщил мне новость, которая подействовала на меня как ледяной душ.

— Вчера вечером приходили люди из АОИ. Они искали тебя, — сказал он, и его голос звенел от напряжения.

Моей первой мыслью было: «Мы еще даже никого не убили!» Я был напуган, но одновременно почувствовал себя важной персоной, представлявшей опасность для Израиля. Когда я пришел навестить отца, он уже слышал, что меня ищут израильтяне.

— Что происходит? — спросил он строго. Я рассказал ему все как есть, и он пришел в бешенство. Однако было очевидно, что за его гневом скрываются разочарование и тревога.

— Все это очень серьезно, — объяснял он. — Зачем ты влез в это? Ты должен заботиться о матери, братьях и сестрах, а не бегать от солдат. Неужели ты не понимаешь, что они пристрелят тебя?

Я вернулся домой, собрал кое-какие вещи и учебники и попросил своих приятелей-студентов, членов «Братства», спрятать меня до тех пор, пока я не сдам экзамены и не закончу школу.