Колыбелька из прутиков вербы - Галина Артемьева Страница 19

Маленький – он бойкий был. Сплошное очарование, глаз не оторвать. Привык быть в центре внимания, привык, что друзей его привечают, рады им. Ну и, естественно, этот дом считает своим. Внутренне убежден, что он может привезти сюда любых своих знакомых, не спрашивая согласия деда. А уж чем они тут занимаются, это просто подумать страшно! В голове не помещается.

Однажды ночью, дело было прошлой весной, дед проснулся от нечеловеческих буквально воплей. Разволновался, конечно. Натянул халат и спустился в гостиную выяснить, что происходит. Картина предстала перед ним просто страшная. Молодежь, человек двадцать, кто на коврах валяется в практически бессознательном состоянии, кто в креслах развалился. Те, кто в креслах, орут благим матом. А по стене, представьте только – по бревенчатой стене гостиной ползет его внук! Совершенно голый. Цепляется руками-ногами за микроскопические сучки на бревнах и как-то ухитряется удержаться. Ведь почти до потолка дополз! Картина отвратительная. Голый, распластанный по стене молодой человек. Зачем? С какой целью? Это же безумие полное! И происходит это отвратительное действо на виду у зрителей, которые его подбадривают истошными криками.

Профессор еле удержался от восклицания, с трудом заставил себя сохранить молчание, потому что боялся, что из-за его окрика мальчик может сорваться со стены. Хотя – какой мальчик? Мальчику двадцать пять лет. Мужчины в их семье в двадцать пять лет уже были вполне самостоятельными и ответственными людьми. А тут…

В результате кто-то из зрителей заметил, что к ним присоединился человек другого поколения, и крикнул: «Шухер!» И внук рухнул со стены. Правда, его вяло поддержали, он не расшибся. Встал парень перед дедом, голый, тощий, синий, глаза безумные, не человека глаза, а какого-то животного, не ведомого пока науке.

– Деда, – говорит заплетающимся языком, – деда! Ты видел, да? Все видели? Я – человек-паук!

Профессор, конечно, понял, что дело в наркотиках. Что именно употребляли в тот день в веселой компании, этого он, конечно, сказать не мог, не разбирался в подобных деталях. Но знаний его хватило, чтобы понять: до подобного безумия могут довести человеческое существо только вещества наркотического ряда.

Пришлось в ту ночь профессору звонить сыну, вызывать кого-то на подмогу, потому что, помимо всего прочего, возникло серьезное опасение, что эти безумцы могут устроить пожар в доме. В общем, приехал сын со старшим внуком и его друзьями. Разогнали сборище. Многие из присутствующих, как выяснилось, были детьми или внуками широко известных персон из соседних домов. Откуда у них наркотикам взяться? Где они эту дрянь достают? И ведь не брезгуют, не боятся приличных родителей подвести! Что творится с поколением, это же уму непостижимо!

С внуком, разумеется, провели воспитательную работу. Проще говоря, запретили ему приводить в дом деда гостей. Тот возражал, что это не только дом деда, но и его дом тоже. Он здесь вырос. Это его малая родина, и неужели тут нельзя чувствовать себя свободным? Снова пришлось объяснять, что малой родиной молодой человек может считать все, что угодно, но владельцем дома является дед, и никто другой. Поэтому отныне – никаких гостей.

Все равно он кого-то приводил. Не в тех количествах, но приводил. Особенно досаждали особы женского пола: каждая считала себя невестой внука и распоряжалась в доме по-хозяйски, лазила повсюду, оценивая, очевидно, недвижимость, что очень забавляло молодого человека. Он уверял, что занимается исследованием поведения самок человека в предложенных им условиях. Якобы в дальнейшем он создаст фундаментальный труд на эту животрепещущую тему и еще больше прославит фамилию.

Профессор порой смотрел на наглеца и вспоминал внука младенцем. Какой в нем был виден потенциал, какое упорство в преодолении собственного временного младенческого бессилия! В месяц от роду он настырно пытался ползти, старался поднять свою крупную голову, пыжился изо всех сил, чтобы удержаться. Активный, сильный, целеустремленный. Поведение младенца говорило о многом, сулило блестящие перспективы. А как он был горд, когда сам в три года научился читать! Как подходил к деду с книгой и требовал, чтобы тот слушал! И старшие это воспринимали как должное. Еще бы! У них в семье все такие. Из поколения в поколение. Высокоразвитые индивидуумы, одаренные от природы и умеющие ценить и использовать свои таланты.

И вот – все пошло прахом. Университет бросил, ничем не занимался, деградировал на глазах. Почему? За что такое наказание семье? Все честно трудились и трудятся, а этот – целенаправленно разрушает жизнь, причем не только свою, но и всех своих близких.

Каждое вечернее чаепитие соседей по даче обязательно содержало очередной эпизод похождений сбившегося с верной дороги внука.

Варина мама не уставала ужасаться и, пересказывая своим близким кошмарные подробности быта наркоманов из высокопоставленных семей, неустанно повторяла, что вот нет внуков – да и не нужно. Время пошло такое, что только в душу наплюют и опозорят. Надо ценить то, что Бог дает, и радоваться, когда не получаешь чего-то. Значит, именно так и надо.

Варя при подобных неизменных выводах чувствовала себя почему-то очень несчастной, но предпочитала молчать, чтобы не развивать неприятную тему.

Одна из самых свежих сводок из профессорского дома уже ни в какие рамки не помещалась.

В очередной раз блудный внук нагрянул на дачу с компанией друзей. В самом этом факте не содержалось никакой пугающей новизны. Вели они себя тихо, и то хорошо. Профессор у себя наверху писал статью, потом, не желая спускаться на кухню, к незваным гостям, выпил стакан воды перед сном и улегся в постель. Спал на удивление хорошо и спокойно. Проснулся на рассвете, как от толчка. Открыл глаза и увидел, что на краю кровати сидит девушка, похожая на призрак. Приглядевшись, профессор определил, что видел ее в своем доме несколько раз. Внук и его друзья звали ее Озёркина. Видимо, это была ее фамилия, хотя наверняка сказать нельзя.

Озёркина сидела молча, пристально вглядываясь то ли в профессора, то ли во что-то над его головой. Взгляд ее пугал своей потусторонностью. Глаза казались светящимися. Или в них отражался рассвет?

– Что вам здесь нужно? – в ужасе воскликнул профессор, окончательно проснувшись.

Озёркина некоторое время равнодушно молчала, словно анализируя прозвучавшие слова. Потом, все так же пристально глядя куда-то вдаль, приглушенно спросила:

– Хочешь, я тебе свою ракушку покажу?

Надо заметить, что профессор знал до тех пор два значения слова «ракушка». Ровно столько знала и его внимательная слушательница, Варина мама. Ракушка – ну, это… что у моря находят. Приложишь к уху – шумит. И еще – гараж-ракушка.

Поначалу профессор так и подумал, что девица принесла какой-то морской сувенир и хочет ему показать. Но потом разглядел, что одета его незваная посетительница была весьма странно: в просторной футболке, но без трусов, отсутствия которых она не скрывала, скорее наоборот.

И тут, в момент особого рассветного просветления, до профессора дошло, о какой-такой ракушке ведет речь безумная Озёркина.