Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл Страница 19

– Все хорошо, kleines Mädchen, теперь нечего бояться. Но что же ты тут делаешь? Это очень опасное место.

– Папа сказал, что я пойду с ним на работу, потому что за мной сегодня некому смотреть. Он меня запер в маленькой комнате, в лазарете. – Я пытаюсь глянуть, что случилось с Даниилом, но дядя Храбен держит меня за лицо, чтобы я не обернулась.

– Правда? И как же ты выбралась?

– Через окно.

– Непослушная девочка, ты же могла подцепить что угодно. Не болит ли твоя прелестная головка? Нигде не чешется? Посмотрите на эти бедные поцарапанные коленочки. Ну-ка давай посмотрим вот тут. Что это у тебя за красное пятно на животике? Ушиб? Поцеловать, чтобы все прошло? – Я пытаюсь вырваться, колочу ему в грудь, но на землю он меня не отпускает. – Вроде бы ничего такого, – говорит он, смеется и дергает меня за резинку от трусов. – Ты мне обязательно скажи, если что-нибудь заболит, или заноет, или будет чесаться. Обещаешь?

– Да, а что с мальчиком?

Дядя Храбен смотрит на меня недоуменно.

– С каким мальчиком? Нет тут никакого мальчика.

– Его зовут Даниил…

– Тут нет настоящих детей, Криста.

Я оглядываюсь и вижу – вот же он, лежит на траве, совершенно неподвижно. Глаза открыты. Он на нас смотрит. Дядя Храбен сворачивает за угол и шагает обратно к лазарету, пока мы не добираемся до открытого окна. Я вижу свою книжку на столе и поломанные карандаши, разбросанные по полу.

– Здесь? – Он подсаживает меня, чтобы я забралась обратно, сквозь прутья. – Криста… – Я уже собираюсь слезть с подоконника внутрь, но дядя Храбен ловит меня за запястье. – Папе говорить не будем. Это наш с тобой особый маленький секрет. Но больше так не делай. В следующий раз тебя может найти не славный дядя Храбен.

С папой за обедом я не разговариваю. Складываю руки на груди и ничего не ем, даже когда он приносит мне шоколадное мороженое. Весь вечер я рисую чудовищ, которым отрубают головы. По дороге домой приходится пропустить длинную колонну дам, входящих в ворота. Думаю, они – женский хор, как у нас был дома, потому что они все одеты одинаково, у них только значки разные, но когда я спрашиваю папу, он только хмыкает. Наверное, они пришли посмотреть зоопарк. Йоханна и несколько ее подруг идут вместе с колонной, у них палки и плетки – чтобы никто из зверолюдей не напал. Она смотрит на папу.

У папы в коробочке шесть Pfeffernüsse [40], я забираю четыре. Если он спросит, куда они делись, свалю все на Эльке. Когда он отправляется наверх снова мыть руки, все сидят снаружи, курят и смотрят, как садится солнце. Я жду, пока краснолицая Урсель запрет кухню, а затем беру запасной ключ из тайного ящика в буфете. Ночью в кухнях полно теней троллей, но они меня не пугают. Я открываю дверку духовки, гляжу внутрь. Такая же, как у нас дома: не на что смотреть. Кто-то переставил жестянку с Lebkuchen [41]на полку повыше, и приходится влезать на стол, чтоб до нее добраться и подтащить деревянной поварешкой. Грет говорит, что брать последний – жадность, и поэтому я откусываю немножко и кладу его на место. Остальное сую в карман.

Утром я заворачиваю немного сыра и свое яйцо с завтрака в передник, а еще несколько рогаликов. На поздний завтрак будет мясо и Weißwurst [42], но папа никогда его не дожидается. Я прячу все добытое под книжкой-раскраской.

– Так-то лучше, – говорит папа, глядя на мою пустую тарелку. – Приятно видеть, что у тебя улучшается аппетит. – А еще он доволен, что сегодня я не устраиваю ссоры, когда он собирается меня запереть. – Это ради твоего блага, Криста. Тут есть такое, о чем маленьким девочкам знать не следует.

Даниил уже ждет, прохаживаясь взад-вперед по траве и высматривая меня всюду, но не там, где надо. Он не знал, что я вылезла из окна. Я зову его, и он бежит ко мне, уперев взгляд в сверток. Сегодня у него нос и весь верх щек – цвета квашеной свеклы.

– Ты…

– Держи. – Я передаю ему, что принесла, руки у него дрожат. – Я же сказала, что принесу завтрак. Ты мне не поверил? – Даниил не отвечает. Он слишком занят обнюхиванием еды. – Перестань уже нюхать. Помоги мне слезть.

Даниил не выпускает сверток. Протягивает мне одну руку, – наверное, он не такой сильный, как на вид, потому что мы оба падаем.

– Trottel! [43]— Вчерашние царапины теперь все в грязи, кровь просачивается наружу крошечными капельками, и коленки у меня от этого похожи на маленькие клумбы, засаженные ярко-красными маками.

– Ты кого балбесом назвала? – Даниил ответа не ждет. У него нет времени на перебранку. Два укуса – и нет яйца, даже скорлупы; следом – сыр и печенье. В прошлую зиму к нашей кухонной двери иногда приходила уличная собака; если Грет отчего-нибудь была в хорошем настроении, она кидала собаке объедки, в противном случае – бутерброд с пинком. Даниил ест так же быстро, как та собака. Запихивает хлеб в рот обеими руками, будто боится, что кто-то отнимет. Щеки пузырями. Он едва может глотать. Не останавливается даже дух перевести, и потому, когда наконец рот его пустеет, он хватает им воздух, как я, когда Грет держала меня за голову под водой в ванне – за то, что я ее обрызгала. Он ест так быстро, что у него сводит живот, и он падает и стонет, держится за пузо и пытается не стошнить. И тут начинает плакать.

– Что такое, Даниил? – Сердиться не на что, никто его ничего делать не заставляет. Он не кричит, не вопит, не брыкается, не кусается – у него такой плач, скорее, как у моего папы, когда мама ушла. – Что случилось? – спрашиваю я еще раз. Он тыкает пальцем в порожний передник.

– Я ничего сестренке не оставил.

– У нас навалом еды. Я завтра еще принесу.

Он вытирает глаза.

– Правда?

Когда живот у него успокаивается, Даниил помогает мне влезть обратно в окно. Далеко он не уходит – лежит на углу здания, свернувшись калачиком. Я рассказываю Лотти, как он слопал всю еду, и мы с ней рассуждаем, что он, наверное, заблудился надолго, хоть и не в очень дремучем и темном лесу, как Хансель в сказке. Похоже, Гретель тоже потерялась. Может, ведьма ее уже запрятала в клетку. Или даже съела. Пока папа не приходит забрать меня на обед, я рисую пряничный домик, после того как ведьмы не стало. Крыша – из Schweinsohrchen, таких витых маленьких печений, похожих на свиные уши, и в саду тоже полным-полно печенья – Spitzbuben [44]и Zimsterne [45], все на стеблях из ангелики, они тут вместо цветов.