Белая хризантема - Мэри Линн Брахт Страница 19

– Потому что я научу тебя всему, что нужно ныряльщице. В школе этому не научишься.

Джун Хви ненадолго задумалась. Казалось, она тщательно взвешивает слова. Эми продолжала разбирать улов. Похвалилась, что морских ушек как никогда много. Чин Хи и еще несколько женщин поддакнули.

– Мама, – сказала Джун Хви, снова требуя внимания Эми.

– Что, дочка?

– Я решила… в общем, хорошенько подумав, я решила, что хочу ходить в школу, как старший брат.

Эми, потрошившая кальмара, прервала свое занятие. Долго смотрела на дочь, не говоря ничего.

– Не сердись, мама. Я все обдумала. Я хочу поступить в университет. Хочу стать учительницей.

– Точно? – Эми вновь принялась возиться с добычей.

– Да, мама. Точно-преточно.

Джун Хви уперла руки в узкие бедра и расправила худенькие плечи. Вскинув голову, она посмотрела Эми в глаза. Эми призвала все свою выдержку, чтобы не просиять от гордости за свою глупую и такую упрямую дочь. И чтобы не выдать боли, которую ей причинили слова Джун Хви.

– В нашем роду все женщины становятся хэнё. Мы женщины моря. Это наше призвание. Мы не бываем учителями. Это наш дар и наша судьба. – Эми сверлила дочь взглядом, подчеркивая важность сказанного.

Джун Хви и глазом не моргнула.

– Так было до войны. Сейчас можно и по-другому. Я умная, и учитель говорит, что я даже умнее старшего брата, когда он был в моем возрасте. Он говорит, что я слишком умная, чтобы разменивать способности на такую работу и батрачить в океане, рисковать жизнью в морской пучине. Нет, мама, мое место в школе.

– Батрачить? – раздались удивленные голоса.

– Кто это называет нас батрачками?

– Как этого типа зовут?

– Твой учитель – мужчина, – сказала Эми строго. Остальные притихли. – И он не с нашего острова. Он с материка, а там понятия не имеют, кто такие хэнё.

– Правильно! – подхватили женщины.

– Мы ныряем, как это делали сотни лет наши матери, бабки и прабабки. Этот дар – наша гордость, и мы за него ни перед кем не отчитываемся. Ни перед отцами, ни перед мужьями и старшими братьями; даже японские солдаты были нам не указ. Мы сами добываем себе пропитание, сами зарабатываем и живем своей добычей, которую дарует нам море. Мы существуем в гармонии с миром, а сколько учителей могут похвастаться тем же? Твой получает жалованье из наших денег. Без нас, “батрачек”, он с голоду помрет.

Женщины дружно кивали, пока Эми говорила. Она замолчала, и послышались одобрительные возгласы, смех. Лицо Джун Хви сделалось пунцовым, руки сжались в кулачки, а на глаза навернулись – но не пролились – слезы.

– Неважно, что говорит учитель. Важно, чего хочу я, – сказала девочка. – Я уже поговорила с отцом, и он согласился. Я просто хотела сказать тебе. Сегодня я ныряла в последний раз. Отец уже заплатил за школу. И я когда-нибудь все равно поступлю в университет.

Отец. Настала очередь Эми залиться краской. У нее за спиной он поддержал бунт дочери против родового ремесла. С его стороны это стратегический ход, Джун Хви не ведает, что так он намерен утвердить свою власть над Эми. Нож задрожал у нее в руке. Другие женщины молчали, отвернувшись.

– Мне будет тебя не хватать.

Это была правда. Чин Хи подалась к Эми и придержала нож.

Слезы у дочери все-таки потекли, но от радости. Она обняла мать, прижалась к ней.

– Спасибо, мама! Ты не пожалеешь. Еще будешь мною гордиться!

Той ночью Эми не сомкнула глаз, лежа рядом с мужем. Он знал, что разговор состоялся, так как позднее побывал с дочкой в городе и купил школьные принадлежности и форму. Эми видела, как дочь улыбнулась ему перед сном, благодарная за возможность проститься с морем и не подозревающая, в чем ему помогла.

Сидя на крыльце и прислушиваясь к дыханию спящих домочадцев, Эми расплакалась – и от горечи, и от гордости. Горечь породил выбор дочери, а гордилась она силой ее характера, ибо решение было трудным. Из дочери получилась бы отличная хэнё. Среди сверстниц она дольше всех задерживала дыхание, быстрее всех плавала и так же проворно наполняла сеть. Реши она все-таки стать хэнё – обогнала бы Эми. Теперь этого уже не проверить. Эми всмотрелась в небо, пытаясь увидеть то, что видела дочь в окружающем мире. Ее приветствовала черная пустота, но в этой бездне имелось и утешение. Джун Хви искала материнского одобрения, хотя не нуждалась в нем. Ее решимость не перевесила потребность в материнском согласии.

Сейчас, глядя на Джун Хви, Эми видела ту девочку с решительным взглядом, которая все еще ждет ее одобрения. Она нашла любовь – мало кому выпадает такой подарок – и теперь счастлива. В жизни Эми радостей было мало. Теперь, когда в ее стране демократия и своего рода мир, ей казалось справедливым, чтобы хоть дети были счастливы. Тогда разорвется замкнутый круг страданий, которые выпали на долю ее народа.

Эми улыбнулась дочери и, чуть подволакивая больную ногу, скрылась в спальне.

Дочь уже выстирала и выгладила розовые брюки, и Эми надела их. Натянула черный свитер и посмотрелась в зеркало. Оттуда глядела старуха. Эми смотрела на грудь и спрашивала себя, когда откажет невидимое сердце. Она коснулась зеркала, накрыла ладонью сердце старухи.

* * *

Лейн ждала их на улице. Холодный ветер трепал ее шарф. Она протянула Джун Хви пакет с кофейным печеньем.

– Мы уже поели, – чуть виновато сказала Джун Хви.

– А я бы пожевала, Лейн, – улыбнулась Эми.

– Я так и знала, мама. Это лучшее кофейное печенье в округе. Мы заказываем его в университете по особым случаям. Но берегитесь, а то подсядете на него.

Эми взяла из пакета печенье. Дочь приготовила такой вкусный завтрак, что она наелась до отвала. Да и к печенью она равнодушна. Вообще избегает сладкого с прошлого года, когда ей удалили четыре коренных зуба. Эми откусила и удивленно улыбнулась. Мягкое, как булочка с корицей. Доев, облизнула пальцы.

– Еще? – спросила Лейн. Нос у нее от холода покраснел.

– Нет, хватит одного. Очень вкусно.

– Идемте, пока не превратились в сосульки. – Дочь взяла мать и Лейн под руки.

Лейн быстро глянула на Эми, и та улыбнулась ей. В груди разливалось тепло, когда они плотным рядком шли к станции подземки. Дочь снова была похожа на маленькую девочку, спешащую с ней бок о бок. Она выглядела такой счастливой, словно с ее плеч свалилась тяжкая ноша, и вместо угрюмой немолодой женщины возник кто-то новый, радостный, легкий на подъем. Эми цеплялась за этот образ, не давая ему растаять.

Маньчжурия, лето 1943

Хана доедала на кухне завтрак, состоящий из жидкого риса и ошметков сухого кальмара, когда поймала на себе пристальные взгляды девушек. Именно их лица она видела вечером на стене вдоль лестницы. Сзади раздался голос Кейко: