Кентавр VS Сатир - Андрей Дитцель Страница 2

Может показаться, что наша жизнь вообще была легкомысленной и (или) развратной, но это не так. Прошло два года после того, как мы познакомились на поэтическом вечере — Лена представляла в качестве составителя сборник стихов сибирских студентов (книжка была зелёного цвета и называлась «Любви нехоженые тропы»), — а сексом мы ещё не занимались. Первое лето своей любви я провел, усмиряя плоть в археологичке. Я был уверен, что Лена хочет сохранить девственность до свадьбы. Она в свою очередь считала, что меня интересует литература, а не секс.

Вообще-то, примерно так оно и есть.

Говорят, у каждого в жизни была какая-нибудь суровая школа. Если это и не так, то я, например, совершенно точно могу вспомнить, где научился всему хорошему и всему плохому, что умею, — в редакции детской газеты. В пятнадцать я записался на курсы юных журналистов и напечатал первые заметки о вахтах детства и фестивалях дружбы. Стилистику несколько извиняет личность моего первого шефа и редактора публикаций. Звали его просто — Соков. До детской газеты и до развала СССР он был редактором «Молодежи Алтая», — считай, региональной номенклатурой. В общем-то, неумение писать и пьянство были его единственными недостатками, а в остальном он был гениален, потому что в газете можно было заниматься всем, чем угодно. Мы — как бы юные корреспонденты — и пользовались этим, приезжая в редакцию после уроков, а потом — после лекций.

Сначала Соков выбил под редакцию обычную двухкомнатную квартиру в панельной девятиэтажке, но когда соседи стали жаловаться, а штат расширяться, нас переселили в помещение заброшенного детского клуба. Это был подвал в жилом доме по улице Сибирской, сырой и облезлый, но зато просторный, с грудой старой мебели и душевой комнатой. Расклеивая на стенах после переезда постеры, обрывки обоев и газеты, я понял, что здесь будет если и не мой второй дом, то некий опорный пункт.

Практически так оно и произошло. Здесь я научился фотографировать, верстать газету, курить, заниматься сексом, писать стихи и заявки на гранты. Впрочем, большая часть этого — рутина, которая, конечно, составляет фундамент профессиональной (не говоря о личной) жизни, но ровным счётом никому не интересна. Позже я столкнулся и с более яркими персонажами, чем здесь. Если что-то и осталось от этих лет, в штате редакции и за штатом, так пара сюжетов.

Первой всплывает, конечно, всякая ерунда наподобие того, как я готовил газетный вкладыш про сексуальное воспитание и был — в обществе представительницы центра здоровья — похищен фрустрированными женщинами из местной православно-коммунистической организации. Нас продержали целый день на допросе, причём без капли воды, но мы так и не раскрыли тайну финансирования программы растления советской (так они говорили) молодежи. Но это тоже не сюжет, а так, будни. Классический сюжет выстраивается, например, вокруг моего восемнадцатилетия. Потому что, став совершеннолетним, я остро переживал свою старомодность. Особенно учитывая вкладыш про воспитание. Абсолютно все юные корреспонденты уже трахались друг с другом и на стороне, а я позорно топтался на месте.

Вопросы пола давно ставили меня в тупик. То есть я, наверное, с первого класса знал, что мне нравятся мужчины. Кое-какие скромные опыты подтверждали эту теорию — и даже пара нескромных. Но следовало ещё проверить, почему (и к чему) вся эта шумиха, мифотворчество и нездоровый интерес к теме «женщина и мужчина». Проблема была лишь одна: самолюбие или какая-то брезгливость — что-то не позволяло мне провести расследование с первой встречной. Однако стоило сформулировать в уме задачу — и на горизонте появилась Майя, девушка целомудренная и вместе с тем любознательная. Мы сразу поняли друг друга.

После неожиданного ухода на какую-то лучшую работу штатного верстальщика его место занял Ромка — он, как и остальные, крутился у редакционных компьютеров. Когда выход очередного номера срывался, Ромка просто сел, открыл пейджмейкер и стал делать газету. Сотрудники выпали в осадок и побежали покупать на всех пельмени — дело было вечером, кушать было нечего, а работы предвиделось много.

Отступление о Ромке понадобилось мне потому, что он застукал меня с Майей. Ромка жил на каких-то очень далеких задворках и иногда, после авралов, оставался ночевать в редакции. В таких случаях на пару сдвинутых столов кидались матрац, подушка и одеяло. И конечно, пропустив метро, он вернулся на работу именно в ту ночь, когда Майка решила подарить мне самое дорогое, что может подарить девушка мужчине, — вернулся, но осторожно прикрыл дверь и уехал к друзьям.

Самое дорогое было предъявлено мне довольно технично. Майя как-то быстро опрокинулась на край стола, смешно задрав и раздвинув ноги. Я отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть алтарь любви и смиренную жертву. Пока мы не обнажились, у меня всё стояло, но теперь… «Сделай же что-нибудь!» В голосе Майи звучала мольба, и я начал работать рукой. Кое-как мне удалось восстановить эрекцию и натянуть презерватив. «Как ты думаешь, я уже стала женщиной?» — прервала меня Майя. Начало нового круга.

Мы встречались ещё несколько раз и даже отработали рекомендованную для таких случаев программу: 15 минут — прелюдия, 15 — на фрикции и полчаса посткоитальных ласк. Мне было скучновато. И через неделю после первой ночи — на этот раз я позаботился, чтобы никто, кроме меня, не мог попасть в редакцию, — я лежал на том же матраце с мужчиной. Собственно, мы даже не целовались. Немного поласкали друг друга и кончили каждый сам по себе. Но в этот момент — да, да — разверзлись от края до края небеса и святой фра Анжелико из Фьезоле, стоя на облаке, радовался за меня. Хотя мужчине было неловко и стыдно. Скорее всего, даже не из-за того, что мы подрочили, а из-за того, что лежали так близко.

Ещё через пару дней я не смог вечером уехать на свою Затулинку. За редакционным компьютером сидел Ромка. В полночь мы выпили клюкву на коньяке из редакторского шкафчика. Нам было мало, и мы пошли в киоск. Почему-то хотелось шампанского. Не важно, о чем мы проговорили и просмеялись всю эту ночь. Мне было впервые необъяснимо легко и грустно. Ромка был красавчиком. У него была девушка. И он был уверен, что у меня есть девушка. Ещё бы не быть уверенным… Мы сохраняли дистанцию.

Разумеется, у этого сюжета есть трогательная и банальная развязка. Даже не знаю, стоит ли… Я сменил несколько работ, пожил в Германии и, в очередной раз приехав в Новосибирск, пьянствовал в местном гей-заведении. Лицо у стойки бара показалось удивительно знакомым… Прежде чем я успел собраться с мыслями и спросить, Ромка сам подошёл ко мне: «Андрей, ты — и здесь? А помнишь, как мы ночью шампанское пили?!»

Ромка был не один, его спутник несколько неодобрительно осмотрел меня. Я не стал ворошить, реконструировать, строить альтернативные сценарии.

Хорошо там, где мы есть, — и с теми, с кем мы есть.

Сцепление. Не автомобильное, а то, что Стендаль в широком смысле называет кристаллизацией. Зачем звонить каждые два часа и забрасывать мейлами, если в этом нет никакого послания, botschaft, message. Достаточно выйти на связь раз в день — и выдать что-то содержательное, пусть и какой-нибудь герметический текст, но чтобы не транслировать пустоту и не умножать сущности. Я не равнодушная скотина. Это вы, дорогие, всё разрушаете сами. Предпосылки были: лицо, запах, светлая голова и даже хороший секс. Не было главного.