Бабочка на ладони - Катажина Грохоля Страница 20

— В Словакию кататься на лыжах поедешь? — приставали к Юлии.

— Не знаю, — тихо отвечала та.

— Воображает, будто лучше других. Ладно, мы ей покажем, — решили разозленные школьницы.

Бася была своя в доску, от нее ничего не скрывали.

После уроков Бася последняя спустилась в гардероб. Юлия сидела возле Васиного некрасивого плаща и вытирала глаза.

— Я знаю, где девчонки спрятали твою куртку, — сказала Бася и вмиг потеряла всех приятельниц. Зато приобрела подругу.

Они не поехали с классом в Словакию.

— Мои родители разводятся, — рассказывала Юлия, — и им на меня наплевать. Будто меня нет на этом свете.

— А у моих родителей нет денег, — таинственно заявила Бася.

У мамы глаза опять были на мокром месте, а папа приходил в хорошем настроении и делал сюрпризы. Басе хотелось вычеркнуть из памяти сцену, когда мама потрясала горным велосипедом, что принес папа, и вопила:

— Что ты ей купил, у меня нечем за квартиру платить! А есть мы что будем? Рехнулся, что ли? Немедля отнеси обратно в магазин!

В тот же день горный велосипед с бордовой рамой — красивее вещи Бася в жизни не видала — унесли. В тот вечер Бася ненавидела мать и не понимала, как можно ревновать к велосипеду.

Вот тогда-то Бася и пришла к выводу, что больше всех на свете любит Юлию.

И только они одни во всем классе знали, что Мерседес — это имя возлюбленной графа Монте-Кристо, а не марка автомобиля.

* * *

О том, что ей достался великолепный журавль с неба (а не какая-то паршивая синица), Бася узнала прекрасным солнечным днем. Она хорошо его запомнила, этот день, морозный и окутанный серебряной дымкой. Петр подъехал к ее дому на машине родителей, а она летела вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки, только бы скорее броситься ему в объятия, уже не утка, а счастливая молодая женщина, которую он выбрал и которую — страшно подумать — любил. Мысль, что она, Бася, — хуже всех, спряталась где-то в бездонных глубинах памяти.

Лучше всех она была — вот что! Самая главная, самая счастливая. С каким наслаждением вслушивалась она в его слова:

— Смотри мне, не замерзни, сегодня ночью было минус восемнадцать.

— Не торчи мне на остановке, снег идет, — Ты мне не потеряйся (не заболей, не пропади).

Словом, Петр был счастлив. И все потому, что она есть на свете.

Да тут еще это его «мне»! «Не заболей мне», «не торчи мне».

Как прекрасна была жизнь!

Петр высаживал ее перед университетом и колесил по округе в поисках, где бы приткнуть машину.

В тот день, несколько лет тому назад, Петр сделал ей предложение, подкрепленное колечком с сапфиром и теплом ладоней — целый вечер он не выпускал ее рук. Этот день она помнит во всех подробностях, минуту за минутой. Вот она сбегает вниз по лестнице — а вот сидит за столиком в кафе «Под ангелом», и Петр предлагает ей свою руку и сердце.

А было это так:

— Ну?

— Что «ну»? — спросила Бася.

— Так как?

— Ну, — кивнула Бася.

Словно это и не она училась на третьем курсе полонистики!

Домой она летела как на крыльях.

— Мамочка! Мы с Петром обручились! — закричала она с порога.

Четыре года миновало с того дня. Неполных четыре.

— Поймала журавля в небе! — обрадовалась мама, и Басе почему-то стало холодно.

Лежа в ванне, она разглядывала блестевшее в пене кольцо. Подумать только, эта рука с кольцом уже принадлежала Петру. Потом она легла в своей комнате, погасила свет и долго смотрела на тени на стене, стараясь вернуть чувство радости, охватившее ее каких-то несколько часов назад. Но что-то, видимо, случилось — радость все не приходила.

— Ей бы еще найти кого…

— Кто бы на нее позарился…

— Вот дуре счастье выпало… — Гляди-ка, что делается…

Обрадовался бы отец; если б был жив?

А такой ли уж этот Петр замечательный, коли влюбился в нее? Может, за всем его шармом кроется порок? Когда-нибудь он сообразит, что она ему неровня, некрасивая, не очень умная, не слишком добрая. И что тогда?

Хотя, может, и не сообразит, уж она постарается.

И Бася уснула, крепко прижимая к себе журавля с неба.

А что ей оставалось.

* * *

— Смотри, вот это женщина! — понизила голос проверяющая дама. — Какое лицо, какие волосы! Как ее занесло в эту библиотеку?

Но Бася, само собой, уже не слышала ее слов.

* * *

Кшиштоф пришел на службу, как всегда, на полчаса раньше положенного. Его ждала неприятная обязанность — беседа с секретаршей. Ей следовало сообщить, что бессрочный контракт фирма с ней заключать не будет. И временный тоже. И вообще ничего с ней подписывать не будут, тридцать первого кончается испытательный срок — и привет. В этом отношении его фирма действовала безжалостно, и Кшиштоф смирился с этим. Другие конторы были не лучше.

Предстоящая беседа будет тягостной даже не потому, что придется отстаивать позицию компании, — Кшиштоф сам не любил женщин как работников. Просто славный будет подарочек девчонке к праздникам. Хорошо бы свалить вопрос на отдел кадров… но ведь какие-то приличия тоже надо соблюдать. И Кшиштоф взял тягостный разговор на себя.

На шепоток за спиной он старался не обращать внимания. Получалось не всегда. Взять хотя бы треп, случайно подслушанный в мужском туалете на втором этаже.

Голоса он из-за двери кабинки узнал. И заведующего отделом работы с потребителями быстренько перевели в Жешов. Тот, бедняга, так и не узнал, что переменой места работы обязан исключительно Кшиштофу.

Слова были обидные, но это ладно. Главное, в кабинке кончилась бумага. Попробуйте в таком положении вести себя достойно. То есть, конечно, следовало явить свой лик подчиненным, увидеть смертельный ужас в их глазах, повернуться и спокойно удалиться. Только Кшиштоф был лишен такой возможности.

— Наш председатель — вылитый жираф, — говорил голос шефа отдела потребителей.

— Жираф? Такое спокойное животное, никому не причиняет вреда, обалдел, что ли? — Кто-то из административного отдела, Кшиштоф привык не замечать людей, которым не повезло.

— Сам посуди: шея длинная, голову держит высоко, пьет родниковую воду, и она у него до-о-лго в желудок скатывается, удовольствие растягивает, а потом сладенькие листочки жует, и они по пищеводу ме-е-едленно так перемещаются. Понимаешь, кайф какой для животины?

Две струйки зажурчали одновременно, потом раздался шум спускаемой воды, и нескольких слов Кшиштоф не расслышал. Зато окончание фразы он разобрал очень хорошо. Завотделом здорово не повезло.