Роман потерь - Джулит Джедамус Страница 22

Взяв кинжал, она сделала глубокий вдох и нырнула. По мере того как она погружалась все глубже и глубже, она замечала, что воду вокруг нее пронизывает яркий свет. Она увидела, что свет исходил от башни из резного зеленого нефрита, которая возвышалась около обломков потерпевшего крушение корабля. Ныряльщица сразу поняла, что драгоценность заключена в этой башне и что именно она — источник таинственного свечения.

Подплыв ближе, она обнаружила, что башню охраняли драконы, их темные тени виднелись сквозь прорезанные в нефрите окна. Она помолилась Каннон, прижала лезвие ножа ко лбу и проскользнула в дверь башни.

Вокруг плавали бледные рыбы. Заметив ее, они уплывали, оставляя за собой хвост из фосфоресцирующих пузырьков. Покрытые панцирем крабы быстро убегали от нее по мраморному полу, а моллюски открывали и закрывали створки своих раковин. Вода была такой спокойной, что она чувствовала колыхание гребней драконов. Они спали, расположившись кругом и обвив драгоценность хвостами. Ее свет отражался от их чешуи и пробивался через толщу моря, подобно тому, как к нам с небес доходит свет звезд.

Она схватила драгоценность. Драконы пробудились и забили своими крыльями. Не раздумывая, она полоснула ножом себя по груди. Кровь, смешавшись с водой, окутала ее, и драконы отплыли от истекавшего кровью тела, решив, что она погибла.

Спрятав драгоценность в ране, она выплыла из башни и что есть сил дернула за веревку. Муж вытащил ее на поверхность и бросил на дно лодки, где она билась, как рыба. Увидев рану у нее на груди, он потянулся, чтобы остановить кровотечение, но она схватила его за руку и прижала ее к тому месту на груди, где спрятала драгоценность. Он вытащил ее и окунул в море, чтобы смыть кровь. Пока он занимался этим, у нее остановилось дыхание и она затихла.

Закончив рассказ, женщина заметила, что мальчик дрожит, поплотнее закутала его плечи плащом и дотронулась до его щеки. Потом она развязала шнур, стягивавший ее одежду у шеи, и положила руку мальчика на свою покрытую шрамами грудь, туда, где когда-то лежала драгоценность.

Все вокруг них засияло Изумительным светом, а звезды растворились в прозрачном небе. Всходило солнце.

Как только первые красные лучи коснулись ее, она повернулась и пошла навстречу морскому приливу. Он побежал за ней и попытался остановить, но тяжелая одежда мешала ему, и когда наконец он, казалось, достиг ее, то увидел лишь слабый след ее дыхания — бурлящую пену на морских волнах.

Я решила съездить в храм Хазе. Мы с Канецуке часто бывали там, и мне захотелось снова оказаться в тех местах, хотя я понимала, что это причинит мне боль.

Я выехала на рассвете в плетеном экипаже. Никого не взяла с собой, кроме возницы и трех сопровождающих. Бузен подала мне мои узелки и коробки. Она была огорчена тем, что я не предложила ей поехать со мной. Но болтовня слуг так утомительна, кроме того, я не могла положиться на ее скромность. Следовало ли мне взять с собой подругу? Возможно. Приятно разделить с кем-то долгое путешествие. Мы могли бы свесить в окошки рукава наших одежд в надежде на то, что кто-нибудь, проезжая мимо, восхитится их великолепием, могли бы обменяться мнениями о встреченных в дороге путешественниках и о наших планах на будущее. Но сейчас я сама плохой собеседник, мне нужно многое прочитать и написать.

Когда мы с Канецуке отправлялись в путешествия, то всегда ехали порознь и прибывали на место в разное время. Мы поступали так вовсе не из желания соблюсти приличия — в то время мы обращали мало внимания на окружающих, — а чтобы продлить сладость ожидания встречи. Как приятно было трястись по заброшенной колее, зная, что несколькими днями позже он проедет по той же дороге. Он тоже увидит кедр с раздвоенным стволом и, как и я, улыбнется этому символу супружеского счастья. Он будет вдыхать запах камфарного дерева, искривленные ветви которого напоминают о трудностях любви.

Иногда вечерами, когда мы лежали, сплетя руки и смешав дыхания, он читал стихотворение, которое начиналось словами: «Тысяча ветвей на камфарном дереве в лесу Изуми». Позже я задумывалась над тем, были ли эти строки предзнаменованием его нового увлечения или указанием на связь, которая уже возникла между ними.

Но я отклоняюсь от темы. Я сделала остановку южнее Юдзи и приехала в Хаседеру на третий день вечером. Факелы на воротах горели, камни монастырского двора были покрыты инеем. Лампы освещали лестницу, ведущую к храму, в открытую дверь лился свет. Я слышала звук горна из морской раковины и звон колоколов.

Комната для меня еще не была готова, и что-то случилось с женщиной, которая должна была меня встретить. Кажется, произошел несчастный случай с ее мужем — священник говорил что-то о падении с лошади, и в ближайшее время ее не ждали. Я постаралась сдержать досаду, памятуя о том, что это было место умиротворения… но как же много там было народу! Мимо меня торопливо прошла группа пожилых женщин в вывернутой наизнанку поношенной одежде. Я заметила, какими глазами смотрели они на мой расшитый, китайской работы, жакет и длинный шлейф. За мной спешили двое слуг, один нес свернутые соломенные маты, другой — жаровню. Кто-то из них задел своей ношей мое плечо, и я едва расслышала его извинения из-за стука его деревянных башмаков.

Я вышла, когда суета во дворе немного утихла. Совершив омовение, я направилась к храму и начала подниматься по лестнице из деревянных колод. Мимо меня прошла группа священнослужителей, быстрых и ловких, как олени, несмотря на обувь на высокой деревянной подошве. Один из них оглянулся и посмотрел на меня, как будто что-то в моей одежде или манерах показалось ему знакомым.

Меня поразило его лицо, резкое и умное, как у лисицы, и тут я вспомнила: Канецуке как-то разговаривал с ним. Они проговорили полночи, обсуждая притчи о сообразных средствах достижения цели. Я проходила мимо комнаты Канецуке перед рассветом и видела его через раскрытую дверь. Он так красочно рисовал в воздухе Город-призрак, что я живо представила себе его башни, павильоны и беседки.

Тем временем я достигла вершины лестницы. Свет из храма становился все ярче, и я услышала звуки песнопений. Я поднялась на последнюю ступеньку и ухватилась за деревянный поручень, чтобы не упасть. Я дрожала от холода и неожиданно охватившего меня страха высоты. Я стояла, крепко держась за поручень и закрыв глаза.

— Извините, с вами все в порядке? — Я оглянулась и прямо перед собой увидела лицо мужчины, стоявшего ступенькой ниже.

Кто это, мужчина или мальчик? Трудно сказать. В этом открытом лице я видела черты обоих: мальчика, которым он был, и мужчины, которым он стал; позже, когда я узнала его лучше, я замечала в нем приметы мужчины, каким он станет, когда я уже не буду его знать. Меня привлекла в нем не его открытость, хотя он сразу понравился мне, так что я даже удивилась этому, а его серьезность и внимательное отношение к окружающему его миру. Он читал на моем лице, как оракул читает по своим костям.