ПЗХФЧЩ! - Всеволод Бенигсен Страница 23

Боясь разозлить мужа, она не стала лезть с вопросом об ужине, но тем не менее приникла ухом к двери и прислушалась. Из комнаты послышалось удивленное цоканье языком, шелест бумажных страниц и скрежетание шариковой ручки.

«Не, — подумала Наталья, — ужинать, похоже, не будет».

С тех пор жизнь в семье Глебовых изменилась. Глава семьи заперся в своей комнатке и что-то лихорадочно писал. Спал там же. Иногда выходил поесть. Сонный и возбужденный одновременно. Глаза его горели, и на похудевшем лице это было особенно видно. Наталья с растущей тревогой наблюдала за этой метаморфозой, но что-либо говорить боялась. Иногда из комнаты раздавались вопли то ли изумления, то ли ужаса. Тогда Ванька испуганно прижимался к маме. А та уже начала подумывать, не последовать ли совету Олега, то есть осмотреть Егора на предмет психического расстройства. Но все оттягивала, надеясь, что муж образумится. К тому же в душе боялась подтверждения худших опасений — ей было спокойнее верить, что все само собой рассосется. В конце концов, два года назад муж увлекся йогой. Даже курить бросил. Делал какую-то утреннюю гимнастику под названием «Приветствие солнца», сидел в позе лотоса и просветлялся. А через неделю проспал на работу, гимнастику сделать не успел, и все сошло на нет. Видать, надоело. Или недостаточно проникся просветлением.

Однако шли дни, а Глебов по-прежнему сидел, уткнувшись в книжки и собственные выкладки. Пару раз выходил сдать библиотечные книги и взять новые. Вот и весь отдых. На работе ввиду его стажа и ценности как работника чертыхнулись, но согласились две недели переждать. Так и сказали Наталье: пусть, мол, болеет или что там у него, но когда две недели истекут, будем думать об увольнении. Наталья поняла, что дело пахнет керосином. В конце концов, она-то денег не зарабатывала, а без мужниной зарплаты на что семью кормить? Она несколько раз пыталась достучаться (в прямом и переносном смысле) до Глебова, но тот только отмахивался — мол, погоди, дай разобраться.

Так прошла неделя. Несколько раз звонили с автобазы. Наташа врала, что муж по-прежнему болеет (хотя врала ли?), но скоро пойдет на поправку.

Звонила с юга дочь Анюта, но Глебов сухо, хотя и вежливо, сказал, что занят и не может говорить.

Подошла к концу вторая неделя. Деньги стремительно таяли. Наталья потихоньку стала влезать в долги. С автобазы уже не звонили, но было ясно — увольнение не за горами.

К психиатру Глебов идти отказался, а на угрозу, что тогда его заберут санитары, сказал, что пусть только сунутся, он им ноги поотрывает, а потом и себе горло перережет. Егор был человеком тихим, однако слово свое держал. Раз сказал, значит, так и сделает, то есть поотрывает и перережет. Наталья отступила.

Пару раз бухалась на колени перед дверью Глебова, рыдая и требуя не мучить ее и Ваньку, а убить их, если уж на то пошло. Глебов тяжело вздыхал и через дверь успокаивал жену, говоря, что он не сошел с ума, просто у каждого человека в жизни должен быть момент, когда он задумывается о чем-то более важном, чем севший аккумулятор или сломанная выхлопная труба.

Так закончилась вторая неделя и пошла третья. Тут-то и случилась беда.

Глубоко ночью Наталья проснулась от какого-то то ли мяуканья, то ли всхлипывания. Это был не Ванька, так как Ванька давно ночевал вместе с ней (на всякий пожарный). Она спустила на пол ноги, накинула халат и прошлепала в коридор. Прислушалась. Мяуканье доносилось из комнаты Егора, и, судя по полоске света, пробивавшейся из-под двери, Глебов не спал. Наталья стукнула несколько раз в дверь и громким шепотом произнесла:

— Егор, открывай!

Но всхлипывания по ту сторону не только не прекратились, а и усилились. Наталья хотела подергать дверную ручку для большего эффекта, но дверь неожиданно поддалась.

Егор лежал на раскладушке. Тело его содрогалось от рыданий. Рыдал он в подушку, поэтому на выходе получалось что-то вроде жалобного мяуканья.

— Ты что, Егорушка? — присела рядом Наталья.

Он поднял мокрое от слез лицо.

— Всё, — всхлипнул он. — Всё…

— Что всё?!

Глебов, как ужаленный, вскочил на ноги и бросился к столу. Схватил свои листки и принялся совать их в лицо жене.

— Всё, понимаешь?! Всё было заранее расписано! А я просто жил по указке. Да не только я! Все мы!

Наталья, усиленно моргая глазами то ли от недосыпа, то ли от ужаса, принялась рассматривать листки, испещренные именами, стрелками, цифрами, какими-то диаграммами и графиками. Проценты, дроби, даты… Наталья ничего не могла разобрать, тем более понять..

— Вот здесь, — тыкал Егор в одну из диаграмм, — видно, что я должен был родиться тогда, когда родился. А вот здесь, — тыкал он в другую, — видно, что я должен был провалиться в институт и пойти служить в армию. А потом на тебе жениться. Тут даже твое имя есть. Видишь? На-та-ли-я.

Наталья посмотрела на какую-то диаграмму, похожую на горную цепь, но не увидела ничего такого, из чего складывалось бы ее имя.

— А вот из этого следует, что я должен был стать автослесарем. И дочка сначала родиться, и сын потом появиться, и всё, всё, всё… Даже имена некоторых сотрудников автобазы. Понимаешь? Я всю жизнь живу по заранее начерченной линии. Ничего своего. Я не хозяин своей судьбы, понимаешь? Я все делаю по указке. Думаю, что решил что-то сделать, а оказывается, я так и должен был сделать. Решил от чего-то отказаться, и здесь та же песня. Я так жил, живу и буду жить. И умру двадцать пятого марта через пятнадцать лет. И все пятнадцать лет буду автослесарем.

— Но если ты в отца рукастый, — попыталась возразить Наталья, — чего ж от судьбы-то бежать?

— Да от судьбы, может, и не надо, но ведь и жить так невозможно, когда знаешь, что все уже сделано. Вот я, автослесарь. А может, я не автослесарь вовсе?

— Как это? — удивилась Наталья, не понимая, как можно одновременно быть и не быть автослесарем.

— А вот так. За меня просто всё расписали. А я, дурак, и поверил. А может, у меня к чему-то другому талант есть.

— К чему?

— А откуда мне знать? Я же даже не пробовал. Ну, как тебе объяснить?!

Он в отчаянии взъерошил волосы.

— Ну, например, приняла ты решение.

— Какое?

— Да любое. Например, захотела бросить курить. Напрягла силу воли и бросила. Ходишь, гордишься собой — вот, мол, какая я сильная. А на самом деле было уже тебе так написано — бросить. И ты тут ни при чем. И гордиться тут, выходит, нечем. Раз все за тебя уже кто-то решил. Ну и кто ты после этого?

— Я? — вздрогнула Наталья, на мгновение испугавшись, что Егор забыл, кто она такая.

— Да не ты конкретно, а вообще. Ты — никто. Кукла. Марионетка. Думающая, что она человек.

Он застонал и бросился на кровать, мотая головой.

— Ну как ты не понимаешь?!

Наталья прикусила губу и молча уставилась в многочисленные листки, которые все еще держала в руках. Она не знала, что говорить.