Самарканд - Амин Маалуф Страница 23

— В Египте я получил все те знания, которых мне не хватало.

— А помнишь, как ты однажды сказал, что в свои семнадцать научился всему? — усмехнулся Хайям.

— До семнадцати лет я набирался знаний, затем учился верить. В Каире я научился обращать в свою веру других.

— А что ты говоришь тем, кого хочешь обратить?

— Я говорю им, что вера без учителя — ничто. Когда мы провозглашаем: «Нет Бога помимо Бога», мы тут же добавляем: «И Магомет Пророк его». Почему? Да потому, что не имеет никакого смысла утверждать, что есть лишь Бог, если не называть источник, из которого мы почерпнули эту истину. Но этот источник — Мессия, Пророк давно умер. Откуда же нам знать, что он действительно жил, что говорил именно это? Мне, как и тебе, читавшему Платона и Аристотеля, подавай доказательства.

— Какие доказательства? Неужто существуют такие доказательства?

— Для вас, суннитов, их не существует. Вы думаете, что Магомет умер, не указав, кто его наследник, что он оставил мусульман на произвол судьбы, и они позволили управлять собой самому сильному или хитрому. Это абсурд. Мы думаем, что посланник Бога назначил своего преемника, которому доверил все тайны. Им стал имам Али, его зять, его двоюродный, то бишь почти родной брат. И Али, в свою очередь, назначил преемника. Таким образом, линия законных имамов никогда не прерывалась, а через них передавалось и доказательство послания Магомета и существования единого Бога.

— После всего, что ты сказал, я не вижу, чем ты отличаешься от остальных шиитов.

— Между моей верой и верой моих родителей разница велика. Они мне внушали, что нужно терпеливо сносить власть наших врагов, дожидаясь, когда вернется скрытый имам [35], который восстановит на земле справедливость и вознаградит истинно верующих. Мое собственное убеждение состоит в том, что нужно действовать уже сейчас и всеми способами приближать пришествие нашего имама. Я — предтеча, тот, кто подготавливает землю для принятия имама Времени. Разве тебе неизвестно, что Пророк предупреждал обо мне?

— О тебе, Хасане, сыне Али Саббаха, из Кума?

— Разве он не говорил: «Один человек явится из Кума. Он позовет людей следовать прямым путем. Люди сплотятся вокруг него, образуя передовой отряд, который не развеет ветер бурь, и не устанут они от войн, не ослабнут и станут опираться на Бога».

— Эта цитата мне не знакома. А я изучал канонические тексты.

— Ты читал то, что хотел. У шиитов иные тексты.

— Ты уверен, что речь идет именно о тебе?

— Скоро твои сомнения развеются.

Хасан, неутомимый миссионер с глазами навыкате, переночевав у Омара, отправился дальше; путь его лежал в Балх, Мерв, Кашгар, Самарканд и дальше — по всему мусульманскому Востоку.

Он проповедовал, убеждал, обращал, создавал ячейки. Он не покидал город или селение, не назначив ответственного за кружок адептов — шиитов, уставших от бесплодного ожидания персидских либо арабских суннитов, доведенных до отчаяния турецким правлением, юношей, охваченных бунтарскими настроениями, верующих, ищущих в религии большей строгости. Армия Хасана росла не по дням, а по часам. Его приверженцев окрестили батини, тайными людьми, считали их еретиками, атеистами. Улемы предавали их анафеме: «Горе тому, кто присоединится к ним, сядет за один с ними стол, горе тем, кто породнится с ними, связав себя брачными узами, а проливать их кровь столь же законно, как поливать сад».

Напряжение росло, слова уже были не в силах сдержать всю накопившуюся в людях ненависть. В городе Савах мулла донес властям о нескольких прихожанах, которые в часы молитвы держались в мечети особняком. Восемнадцать человек были взяты под стражу, а несколько дней спустя муллу нашли заколотым кинжалом. Низам Эль-Мульк распорядился устроить показательную казнь: в убийстве обвинили мастерового-исмаилита и подвергли жестоким пыткам, после чего распяли, а тело протащили по базарным улицам.

«Этот священнослужитель стал первой жертвой исмаилитов, этот столяр — их первым мучеником» — записал один из авторов хроники и добавил, что первый большой успех был одержан единомышленниками Хасана неподалеку от города Каина, к югу от Нишапура. Из Кирмана шел караван, состоящий из более шести сотен купцов и паломников, со значительным грузом сурьмы. Когда до Каина оставалось меньше дня, вооруженные люди в масках преградили ему дорогу. Один старейшина подумал, что это разбойники, и хотел по обыкновению откупиться. Но не тут-то было. Путников отвели в крепость, где продержали несколько дней, предлагая стать приверженцами исмаилизма. Кое-кто согласился, кого-то выпустили, но большинство было зарезано.

Уже вскоре этот случай с караваном казался пустяковым в сравнении с той гигантской подспудной пробой сил, которая, была предпринята повсеместно. Череда убийств прокатилась по городам и весям, не щадя никого и ничего; — «сельджукский мир» дал трещину.

Как раз в это время и разразился знаменитый самаркандский кризис. «Причиной всему — кади Абу-Тахер», — категорически заявлял автор одной из хроник. Однако все было гораздо сложнее.

И правда, одним ноябрьским днем давний покровитель Хайяма нагрянул в Исфахан с женами и скарбом, ругаясь на чем свет стоит и изрыгая проклятия. Въехав в город через Тирахские ворота, он направился к дому Хайяма, и тот разместил его у себя, счастливый возможностью отплатить кади добром за добро. После приветствий и изъявлений чувств Абу-Тахер чуть не плача справился:

— Как бы мне поскорее поговорить с Низамом Эль-Мульком?

Никогда еще Хайям не видел кади в таком жалком состоянии.

— Сегодня же вечером пойдем к нему. Стряслось что-то серьезное? — пытаясь успокоить его, спросил он.

— Пришлось бежать из Самарканда.

Больше он не смог вымолвить ни слова, голос его пресекся, слезы хлынули из глаз. Со времени их последней встречи он сильно сдал, весь как-то поблек, побелел, и только по-прежнему воинственно топорщились его густые черные брови. Омар попытался успокоить его, поправив тюрбан, кади взял себя в руки и повел рассказ:

— Помнишь ли ты человека, прозванного Рассеченным?

— Как же мне не помнить того, кто чуть не прикончил меня.

— Помнишь, как он распоясывался при малейшем подозрении на ересь? Так вот, уже три года, как он примкнул к исмаилитам и сегодня проповедует их заблуждения с тем же рвением, с каким прежде защищал истинную веру. Сотни, тысячи горожан пошли за ним. Он — хозяин улиц, он диктует свою волю торговцам с базара. Трижды говорил я с ханом по этому поводу. Ты знал Насер-хана с его вспышками гнева, приступами жестокости или расточительности — царство ему небесное, — так вот я поминаю его в каждой своей молитве. Власть перешла к его племяннику Ахмеду, молокососу, нерешительному, непредсказуемому. Прямо не знаешь, с какого бока к нему подступиться. Не раз жаловался я ему на выходки еретиков, объяснял, чем они опасны, а он рассеянно, со скучающим видом слушал меня. Видя его бездействие, я собрал страженачальников, а также нескольких преданных мне государственных мужей и попросил организовать наблюдение за сборищами исмаилитов. Три человека, сменяясь, ходили по пятам за Рассеченным, собирая сведения для моего подробного отчета хану, которому я надеялся открыть глаза. Так продолжалось до того дня, когда мне доложили о появлении в Самарканде главаря еретиков.