Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь Страница 24

– Ты что, лишился дара речи?

Жозефина запрокинула голову. Бледное солнце холодной февральской поры тускло блеснуло в ее глазах. Она хотела использовать каждую секунду их поездки, напитать ее красотой и сладостью.

– Так ты не знаешь? Коленкор – это индийская ткань для обложек книг и подкладки одежды, очень ценная в свое время, она была гораздо удобней существующих до сих пор. Тот же самый смысл был у выражения «это другая пара рукавов», потому что в Средние века, чтобы полностью не переодеваться, дамы меняли только рукава у платья. Обычай требовал, чтобы дома они ходили в прочных рукавах из простой ткани, а на выход надевали шикарные, изящные и пышные рукава. Воры, кстати, только рукава и воровали… это было прибыльное дело.

– И ты знаешь много подобных историй? – спросил он, нежно касаясь губ Жозефины поцелуем со вкусом кофе, который они только что выпили в траттории «Папеи». Это был ристретто, в котором кусочек сахара не растворяется до последнего и потом вдруг распадается, оставаясь на дне густым сиропом.

– Ну конечно, – вздохнула она, впивая его кофейно-сахарный поцелуй. – Вот, например, история про пуговицы…

Он улыбнулся. От мороза легкая дымка поднималась от их губ.

«Трудно представить, что мы жили, даже не подозревая, что можно любить так сильно! – думали они оба, не решаясь признаться друг другу в своем простодушном изумлении. – Трудно представить, что мы считали, что нужно страдать и обманываться, мучиться, терзаться, что-то высчитывать и выгадывать, хитрить, умалчивать, бояться». – «Все стало таким простым и понятным после того, как она приехала ко мне в Лондон. Она стояла под моим балконом и бросала камешки в окна гостиной, я едва услышал этот звук. Открыл окно. Выглянул…» – «Как же я люблю его, – говорит себе она. – С того самого вечера, когда я прошептала ему «любовь моя» под его балконом на Монтегю-сквер. Я бросала маленькие камушки и надеялась, что он подойдет к окну…» – «Она стояла в темноте в плаще, я сперва ее даже не заметил…» – «Это было три года назад. Он спустился, воскликнул: «Жозефина!» и я онемела, не в силах что-либо сказать. Любовь превратила меня в каменную статую. Безмолвную, скованную страхом потерять все в следующую секунду. Я словно застыла между восхищением и ужасом».

– Так вот, пуговицы появились в Италии в двенадцатом веке. Сначала они были из коралла, поскольку использовались исключительно для красоты. Потом кто-то догадался, что подобное украшение может оказаться еще и полезным. И вот пуговица нашла свое место в человеческой жизни, свою важную роль. И вошла в наш быт на века! Вилка, кстати, тоже появилась в это время.

Он сделал вид, что безмерно удивлен, чтобы она продолжала изображать лектора.

– Она тоже была изобретена в Средние века и была признана Церковью дьявольским изобретением.

– Да ты выдумываешь, Жозефина!

– Вовсе нет! Византийская императрица Феодора, которая совершила страшный грех, потому что ела мясо золотой вилкой с двумя зубьями, умерла от гангрены. Врачи пытались остановить инфекцию, отрезая у нее по очереди пораженные части тела, но спасти ее не смогли. Когда она отдала Богу душу, была уже обрубком.

Жозефина высвободилась из объятий, присела в шутливом реверансе и потребовала рекламную паузу – заглянуть в кафе «Наннини» на улице Банки-ди-Сопра, за Пьяцца-дель-Кампо.

Она забежала вперед и остановилась, чтобы подождать его, на углу двух поднимающихся вверх улиц, под нарисованным на стене дома гербом одной из контрад Сиены – улиткой. Контрада Улитки, или Внимание, Жозефина. «Улитка права: будь осторожна! От великого счастья у тебя начинает кружиться голова. Надо взять тайм-аут, перевести дыхание. Напрячь зрение, напрячь слух, чтобы не пропустить приближение беды, таящейся в подворотне, которая готовится нанести свой коварный удар ножом. Потому что, будь уверена, такое долго длиться не может».

Иногда ночью она пробуждается и смотрит на него, спящего. Вот уже три года прошло, а она все никак не привыкнет. Она едва ощутимо касается его пальцем, в который раз удивляясь, что он спит в ее кровати. Его густые черные волосы, его волевой и улыбчивый рот, прямой нос, мускулы на обнаженной спине, загорелые ноги, обвитые белой простыней, сильные длинные кисти… Он выглядит каким-то далеким, отстраненным. «Если я зажгу маленькую красную лампочку, узнает ли он меня?» Она делает вид, что испугалась, прыскает в край простыни, сдерживая смех. Потом садится на кровати и, покачиваясь, задает себе вопрос: «А любит ли он меня так же, как я его?»

Эта мысль кажется ей до того неожиданной, что она потом долго не может уснуть. Она ждет наступления дня, света, который уже начинает просачиваться сквозь занавески, чтобы прийти в себя и вновь обрести твердую почву под ногами. А что, всегда ли люди мучаются, когда влюблены? Влюблены? Да, лучше сказать, очарованы, охвачены огнем, околдованы, заворожены, потеряли все свои краски и окрасились в цвета любимого. Погоня за точным образом ее немного успокаивает. Ее губы вспоминают его последний поцелуй, она потихоньку обретает самообладание. Невозможно подделать желание, желание мужчины, которое переходит на женщину и делает ее прекрасной. Украшает ее лучше любой косметики. Когда он протягивает к ней руки, лежа на кровати, когда обнимает… Прижимает к себе покрепче, и все становится простым и понятным. Один поцелуй – и все вопросы улетучиваются, изгнанные одной-единственной очевидностью: поцелуй меня, поцелуй меня еще… Наслаждение – из разряда точных наук, даже если законы этой науки действуют всего на один час, всего на одну ночь. Это откровение, которое доступно только телам. Секретный пакт, подписанный на коже обоих любящих.

И тем не менее ее неустанно мучит вопрос: почему?

А днем все делается еще хуже.

Днем она ищет глазами свое отражение в зеркале, чтобы удостовериться, действительно ли она достойна быть спутницей такого красивого мужчины. Потому что днем, когда кольцо его рук разомкнулось, когда она идет по улице сама по себе и ловит взгляды мужчин и взгляды женщин, она уже ни в чем не уверена. Словно в ее голове поселяется другой человек. И этот человек желает ей отнюдь не только добра! Жозефина пытается заставить его замолчать, но не всегда получается.

И тогда она погружается в пучину страха.

Не решается поднять глаза на Филиппа, чтобы не увидеть в его глазах отблеск разочарования. Боится, что он подметит какую-нибудь мелочь, которая отвратит его от нее. Что его любовь придумала себе идеальную женщину – умнее и красивее Жозефины, – на которую та любой ценой должна быть похожа. Быть похожей на женщину, которую выдумал он, а если быть честной, под которую пытается подделаться она. Ей хочется быть красивой, как на картинке. Вот идиотское желание! «Было бы настолько проще, если бы я могла быть собой, Жозефиной Кортес, без прикрас и фальши, и чтобы он любил меня такую.

Мне всегда казалось, что полюбить меня можно только по недоразумению.

Что я всего лишь суррогат, заменитель…

С самого детства причем.

Все внимание, весь свет любви доставался Ирис. Мне оставалось потесниться.