Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь Страница 23

Под крышей огромного ангара Стелла закончила, наконец, разгружать остовы автомобилей и медные чаны. Отличный материал от Деильрена. Большие пузатые котлы из гладкой меди, сияющей, луженой или кованой, с латунными или железными ручками, широкие кастрюли, высокие кастрюли, огромные чаны и крышки – целая батарея посудин, которые когда-то, должно быть, сияли на полках шоколадной фабрики Ренье. Высокомерный блеск начищенной меди поблек. Все вещи были грязными, почерневшими. Сюзон вот начищала медные кастрюли смесью муки, крупной соли и уксуса. Чистила их так, что стирала руки, и возвращала им первозданный блеск.

Бубу и Хусин решили помочь Стелле. Они осматривали вырученные вещи и шептали: «Что, правда сорок на шестьдесят? Ты правда так сделала? Ну, у нас слов нет, Стелла, ты крута!» Они смотрели на нее, вытирая пот со лба.

Потом Морис закрыл тяжелую дверь ангара, протянул тяжелую цепь, закрыл на три замка, включил сигнализацию. Стелла кивнула Тому, чтобы он пошел с ней в раздевалку, ей нужно было помыть руки. Она не успела заметить внедорожник Рэя, поворачивающий за угол.

Она сняла в раздевалке свою каску. Подошла к зеркалу причесаться. И аж подпрыгнула: в лице ни кровинки. Белая как мел. Она похлопала по щекам, потерла их, пощипала. Нельзя показывать Тому, что ей страшно. Угроза особенно страшна, когда она остается неопределенной и смутной. Не знаешь, чего ожидать, какая беда на тебя обрушится. Но то, что он постарается взять ее за горло, – это факт. Она поймала в зеркале взгляд Тома, слабо улыбнулась ему. Знает он или нет?

* * *

Вернувшись с работы, она заново описала Жюли всю сцену с фермером.

– Ты обязательно должна зафиксировать сделку в приходно-расходной книге. Они способны обвинить тебя в спекуляции.

– Скоро уже не смогут. Скоро не будет возможности расплачиваться наличными, из рук в руки.

– Да, но пока будь осторожна. Они наверняка захотят отомстить. Сейчас небось клянут нас на чем свет стоит у Жерара, распаляют себя. Эти парни не видят дальше своей кружки пива.

Женщины переглянулись и улыбнулись.

Жюли потянулась, сидя в кресле. Надпись «I am a candy girl» надулась на ее груди. Стелла положила руки на плечи Тома.

– Ну ладно, мы поехали. Уроки надо делать и печку топить! Давай, до завтра.

Жюли помахала ей рукой и вновь погрузилась в изучение тетради со счетами.

Снегопад закончился, в кухне было тепло, Сюзон затопила печь, оставила на плите укропный суп и кастрюлю с рисом в томатном соусе. Том приподнял крышку, прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул аромат свежих помидоров и базилика.

– А тебе все еще страшно, Стелла?

– Кто тебе сказал, что мне было страшно?

– Ты весь день чего-то боялась…

Бесполезно было задавать ему вопросы о том, как же он догадался. Сжал губами гармошку и услышал страх. У его мамы меняется походка, когда она чувствует опасность. Она перестает порхать в воздухе, как будто танцует на ходу. Что-то словно замыкается в ней, она идет неуверенно, нетвердо. Сразу начинает казаться хрупкой и уязвимой. Словно вся съеживается в комок, который боится, что его начнут пинать ногами.

Стелла вздохнула. Ей так бы хотелось уберечь его от всего этого. Чтобы он не знал, как может лихорадить от предчувствия опасности. Она знала, что сперва страх должна испытать она. Опасность всегда настигает бойцов первого эшелона. Таков старинный обычай.

Она поставила на стол две пиалы и две тарелки, нарезала ломтями хлеб, достала графин с водой, налила суп.

– А вот я не боюсь, – заявил Том. – Зря ты мне не доверяешь… А надо бы.

Она улыбнулась.

– Ты, конечно, прав, дорогой мой.

– Потому что, когда я чувствую страх, я беру огромный молоток и разбиваю свой страх молотком. Клянусь тебе! И приговариваю при этом: мне не страшно, мне не страшно, представляя, как он разлетается под моими ударами.

– И что, получается?

– Отлично получается.

– Это Адриан тебя научил?

– Да. И еще он сказал мне, чтобы я за тобой присматривал.

– А мне он велел присматривать за тем, чтобы ты как следует делал уроки! Давай доедай уже и за дело.

Страх дождался ночи и напал в темноте.

Она услышала в трубке голос Амины.

Амина сегодня дежурила в скоропомощном отделении городской больницы в Сансе. Звонок раздался в три часа ночи.

– Стелла…

– Я слушаю.

– Это я, Амина.

И Стелла сразу поняла, что голосом Амины говорит беда. Съежилась от ее предчувствия под теплым одеялом. Волны ужаса бушевали в ней, переворачивая все нутро.

– Стелла… Тебе надо приехать. Это срочно.

Она едва удержала телефонную трубку. Боль пронзила все ее существо. Она пыталась стряхнуть наваждение, но ужас раздавил ее, перекрыл дыхание, не получалось вдохнуть ни носом, ни ртом, словно все наполнилось кровью.

– Тут твоя мать. Она в очень тяжелом состоянии. Я даже не знаю, как ей хватило сил, чтобы…

– Я еду, я уже еду.

– Я положила ее в отделение доктора Дюре. Он один может уберечь ее…

– Ох… – только и могла прошептать Стелла.

– Стелла? Ты меня слышишь?

Она не осмелилась задать вопрос. Все время один и тот же вопрос, который вечно крутился у нее в голове в детстве, когда она слышала, что в комнате родителей все стихло. В каком она состоянии? Что с ней?

Амина словно услышала ее мольбу.

– Ей действительно очень плохо. Ее ввели в состояние искусственной комы, чтобы можно было лечить. Приезжай скорее.

– Да, я выхожу.

Амина немного замялась, а потом сказала:

– И вот что, Стелла… В кармане ее платья нашли листок бумаги.

Стелла нахмурилась, к горлу подступили слезы.

– Она смогла что-то написать?

– Да я не уверена, что это она, почерк мужской, грубый.

– И что там было написано?

– «100 % Тюрке».

– А ты знаешь, откуда пошло выражение «это совсем другой коленкор»?

Они шатались по охристо-красным улицам Сиены, улицам, которые то поднимаются резко в гору, то спускаются, выжимают из путника все соки, отдаются колотьем в боку, сближают любящих, ссорят раздражительных. Филипп слушал Жозефину, обнимая ее за плечи и поигрывая ремешком ее сумки, и одновременно читал девиз города, написанный над Порта-Камолья: COR MAGIS TIBI SENA PENDIT («Сиена еще шире откроет тебе свое сердце»). У него были теплые воспоминания о той эпохе, когда он учил латынь. Ему всегда больше нравилось переводить с латыни на французский, чем наоборот. Склоняясь над текстами Цицерона или Плиния Старшего, он наслаждался, представляя себя детективом, раскрывающим преступление. Филипп Дюпен, детектив.