Путь длиной в сто шагов - Ричард Ч. Мораис Страница 26

– Сколько всего, – сказала Маллори. – Надеюсь, не очень острое. В тот единственный раз, когда я ела индийскую еду в Париже, она была ужасна. Два дня потом мучилась изжогой.

Однако ресторанные запахи пробудили ее аппетит, как и у мсье Леблана, и они переложили себе на тарелки риса, рыбы, цветной капусты и хрустящей печенки.

– Вы не поверите, что я видела на кухне.

Маллори подцепила вилкой огурцы, рис, окру и рыбу и проглотила.

– Ну, скоро быть у них санинспектору. Этот мальчишка пролил…

Но Маллори не договорила. Нахмурившись, она опустила глаза в тарелку. Взяла еще немного, методично прожевала, чтобы распробовать как следует. И вдруг вцепилась в плечо мсье Леблана.

– Что такое, Гертруда? Господи боже. У вас такое выражение лица… Что такое? Слишком остро?

Мадам Маллори вся дрожала и, словно не веря себе, качала головой.

Она съела еще кусочек. Все было ясно. Последние проблески надежды померкли, и она осталась одна наедине с ужасной истиной.

Да.

Мадам Маллори со звоном уронила вилку.

– Ах, нет-нет-нет! – простонала она.

– Бога ради, Гертруда, скажите, что случилось? Вы пугаете меня.

Никогда еще прежде мсье Леблан не видел у нее на лице такого ужасающего выражения. Так выглядит, подумал он, человек, утративший смысл жизни.

– Он… – прохрипела она, – он…

– Что? Кто он? Что он?

– Мальчишка! – хрипло выкрикнула она. – Этот мальчишка… До чего же несправедлива жизнь!

Маллори прижала к губам салфетку, чтобы заглушить невольные всхлипы.

– О-о…

Посетители за соседними столиками стали оборачиваться. Мадам Маллори вдруг заметила, что все на нее смотрят. Собрав все силы, она выпрямилась, поправила уложенные в узел волосы. Губы ее растянулись в бесстрастной, словно приклеенной улыбке. Постепенно все снова занялись своей едой.

– Вы пробовали? – прошептала Маллори. Ее глаза горели, как если бы кайенский перец и карри воспламенили ее изнутри. – Грубовато, да, но под всей этой остротой, в глубине, подчеркнутое прохладой йогурта… Да! Да! Совершенно точно. Все дело в гармонии и контрапункте вкусов.

Мсье Леблан швырнул на стол салфетку.

– Ради бога, Гертруда, о чем вы? Говорите толком.

Однако мадам Маллори, к его полному изумлению, опустила голову и зарыдала, уткнувшись в салфетку. Никогда еще за те тридцать четыре года, что месье Леблан работал на нее, он не видел, чтобы она плакала. Тем более на публике.

– Талант, – промычала она сквозь салфетку, которую все еще сжимала в пальцах. – Талант. Этому невозможно выучиться. Этот тощий индийский мальчик – у него есть то, что встречается среди поваров лишь однажды в целом поколении. Понимаете? Он прирожденный кулинар. Он художник. Великий художник!

Не в силах больше сдерживать себя, мадам Маллори уже открыто разрыдалась. Ее всхлипы и стоны боли услышал весь ресторан. Все замерли.

Подбежал папа:

– Что? Что с ней? Слишком остро?

Мсье Леблан извинился, заплатил по счету, подхватил словно потерявшую рассудок даму под локти и вывел ее, плачущую, через заднюю дверь ресторана.

Завыла жившая при церкви собака.

– Нет-нет, – стонала Маллори. – Нельзя, чтобы меня такой видели посетители.

Леблану кое-как удалось подняться с ней по задней лестнице «Плакучей ивы», предназначенной для слуг, в ее комнаты в мансарде. Несчастная женщина без сил повалилась на диван.

– Уйдите.

– Если вам что-нибудь понадобится, я буду внизу.

– Вон! Вон! Вы не понимаете. Никто не понимает.

– Как скажете, Гертруда, – произнес он тихо. – Доброй ночи.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь. Однако в темной комнате Маллори вдруг стало не хватать Леблана. Она с открытым ртом повернулась к двери, но было уже поздно. Леблан ушел. И пожилая женщина, оставшись одна, снова бросилась на диван, всхлипывая, как девчонка.

В ту ночь Маллори спала дурно, мечась в постели, как рыба, вытащенная из воды. Ее сон представлял собой череду чудовищных, кошмарных видений. Ей виделись гигантские медные котлы, в которых на медленном огне готовились вкуснейшие блюда. Ахнув, она поняла, что то был суп Жизни, который она так долго искала, и она просто должна была заполучить его рецепт. Но сколько она ни ходила кругами около котлов, сколько ни пыталась вскарабкаться по их гладким стенкам, так и не смогла попробовать этот potage [19]. Она все соскальзывала и соскальзывала, падая на пол, словно лилипут, чей ничтожный рост не позволял разгадать великую загадку, заключенную в котле.

Маллори очнулась еще затемно, когда только еще начали щебетать первые воробьи на ее любимой иве под окном, ветви которой уже покрылись изморозью.

Держась так, будто проглотила аршин, Маллори встала и решительно направилась в ванную. Там она яростно почистила зубы, даже не взглянув на себя в зеркало – на второй подбородок, на морщины вокруг глаз. Она вложила свои белые груди в лифчик на косточках, набросила через голову синее шерстяное платье и пару раз свирепо прошлась по волосам стальной щеткой. Уже через пару минут она с шумом спускалась по лестнице и молотила в дверь мсье Леблана.

– Вставайте. Пора на рынок.

Невыспавшийся Леблан у себя в темной комнате, в уютном коконе из теплого одеяла, тер глаза. Он с хрустом повернул голову к будильнику со светящимися цифрами.

– Вы с ума сошли? – крикнул он через дверь. – Господи, еще только полпятого. Я лег спать всего несколько часов назад.

– Только полпятого! Только полпятого! Время не ждет. Вставайте, Анри. Я хочу оказаться на рынке раньше их.

Заспанные, но имевшие вид победителей, мы приехали в центр позже обычного, в половине восьмого утра, потому что до ночи праздновали успешное открытие ресторана. Начали мы, как всегда, с рыбной лавки мсье Итена, где пряно пахло селедкой. Перед нами было еще несколько покупателей, и мы встали в очередь. Папа попробовал на своем ломаном французском обратиться к жене управляющего местной лесопилкой.

– Maison Mumbai, bon, nah? «Мумбайский дом» хорош, да?

– Простите, что вы сказали?

Подошла наша очередь.

– Доброе утро, – проревел отец. – Есть сегодня что-нибудь из ряда вон выходящее, мсье Итен? Вчера всем так понравилось, как у Гассана вышла рыба под карри.

Мсье Итен был весь красный, как будто выпил. На негнущихся ногах он стоял у стены своей лавки.

– Мсье Хаджи, – пробормотал он, – рыбы нет.