Портмоне из элефанта - Григорий Ряжский Страница 27

К этому времени Ленька уже стал Ленчиком и успел обзавестись несколькими приятелями, среди которых просматривались и довольно яркие, но в то же время весьма сомнительные в воспитательно-педагогическом смысле персонажи. Второй курс он так и не закончил, потому что к этому моменту начались какие-то ужасающе толстые учебники и научные книги про черт знает что и сбоку бантик. Ленчик справедливо полагал, что приобретенные им трудовые навыки на нелегкой троллейбусной ниве в сочетании с основными базисными принципами психологических маршрутов, растянутых почти на два вечерних года, обильно сдобренных в промежутках пронзительным Осипом Эмильевичем, позволяют ему полноправно и достойно вступить в новый интеллектуально-трудовой этап столичной жизнедеятельности, без стажа, но зато по трудовому договору или, на крайняк, сговору… Как получится…

— …Ну вот… — сказал он с искренним огорчением, думая о Витьке. — Теперь еще и шпион мой в обидку ушел… Все из-за блядей этих голенастых, сучек в очках…

Он потянулся рукой за томиком Мандельштама, встал с постели и побрел в туалет вместе с книгой — приходить в себя… Там он, усевшись поудобней, приступил к делу и одновременно раскрыл томик. Из книжки выпала закладка. На закладке что-то было помечено, он вгляделся…

— Ч-черт! — вскрикнул он неожиданно. — Сегодня же котенок этот придет… Анечка… В семь часов…

С Анечкой Ленчик познакомился пару дней назад, на концерте «банного» джазового пианиста, которого в свое время «приобрел» в Соловьевке — полусумасшедшем доме для нервных и ленивых интеллигентов, да к тому же еще и блатных. Там народ отдыхал на полную катушку по сорокапятидневному циклу в режиме пансионата санаторного типа, принимая от государства массаж, иголки, музыкотерапию и заодно слегка сбрасывая вес, по желанию. За все это щедрая власть оплачивала несчастным больничный лист и ничего не требовала взамен, кроме лояльной терпимости и очень гипотетического уважения неизвестно к кому… Ленчику же оплата по больничному не грозила, и поэтому он отлеживался там в связи с реально присоветованной дорогим специалистом надобностью — пережить в комфорте и диете разрыв с третьей, самой безответно любимой и расчетливой красавицей-женой, по совместительству — дорогой валютной проституткой родом из Риги.

Анечке было лет восемнадцать, мордочка у нее была совсем детской, по-хорошему наивной, а кожа — гладкая-прегладкая, с легким тонким пушком, как у молодого персика. Она была затянута в облегающие брючки, откуда крепким орешком торчала упругая попка. Грудные бугорки под тонким свитером также обнадеживали конкурентоспособностью в области крепкости и упругости. Увидав ее в перерыве между отделениями, Ленчик заерзал. Он подошел к девочке, сделал пару красивых комплиментов, чего-то наврал про себя и пригласил в буфет. Все про все заняло минут пятнадцать: пирожное и сок — претендентке, и пиво — себе. Таким образом, предварительная победа состоялась и была легкой, а окончательная — прогнозируемой.

…Он посмотрел на часы — до ее прихода оставался ровно час.

«Успею…» — подумал он и понесся в ванную…

В дверь позвонили ровно в семь. Ленчик был уже с пупырышками, как огурец, — намыт, надушен, прикинут по эпохе и радушен по известной причине… Холодильник его пребывал в полной боевой готовности всегда — двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю — здесь он не жмотничал. На пороге стояла счастливая Анечка. Рядом с ней в вежливом ожидании застыла женщина лет сорока, прилично одетая и с внимательным взглядом.

— Добрый вечер, Леонид Иванович! — поздоровалась Анечка. — Вот и я! — Она слегка смутилась. — Но только я с мамой… Ничего? Она тоже хотела с вами познакомиться…

У Ленчика начала вытягиваться физиономия, но он моментально справился с коварной лицевой мышцей и одним внутренним касанием перетянул ее в широкую открытую улыбку.

— Ну и отлично!.. Просто отлично!.. Нам еще интереснее будет… Проходите, пожалуйста…

Неперетянутой частью головного мозга он в этот момент подумал о том, как хорошо, что мамашка заявилась на этом, вполне еще безобидном этапе, а не на том, рисковом… Они прошли в гостиную и сели на диван перед журнальным столиком.

— Давайте знакомиться… — Ленчик протянул маме руку. — Леонид Иванович, искусствовед.

Мама подтянула вниз узкую юбку, подняла на Ленчика скромные глаза и протянула руку навстречу его ладони.

— Марина Дмитриевна… Очень приятно… Можно — просто Марина…

В отличие от брюнетистой дочери, Марина была крашеной блондинкой, но аккуратно крашенной, без темных прогалов у основания волос. Волосы были гладко зачесаны назад и прихвачены там черным шелковым бантом.

«А она совсем даже ничего… — подумал искусствовед, — такая тургеневская…»

Напротив дивана на белой стене висела большая картина. Это был писанный маслом женский портрет, с которого на них со смиренной полуулыбкой на устах взирала розовощекая молодуха с покорно сложенными на животе руками в наброшенном на плечи цветастом полушалке — типичная кустодиевская русская красавица. Ленчик принял ее за долги месяц назад из расчета четырех штук, как есть, не атрибутированную, и подыскивал на нее купца, предполагая наварить еще от трех до четырех. Кроме Кустодиева, ему добили долг старинным бронзовым безменом и четырьмя новыми покрышками «Пирелли», которые не подошли по ширине к его дискам. «Кинули ярославские…» — огорчился он тогда. Встречи с ярославскими фарцменами-досочниками обычно были короткими и проходили на обочине шоссе, не доезжая тридцати-сорока километров до города. Обе стороны опасались ментовских хвостов, и поэтому детали сделок обсуждались по телефону заблаговременно с чужих, всегда разных номеров. Товар переходил из багажника в багажник в завернутом виде, после чего машины быстро газовали, каждая в свою сторону.

— Это картина? — спросила Марина и указала на русскую красавицу. — Красивая…

— Да… — раздумчиво согласился Ленчик. — Я какое-то время занимался Кустодиевым и, честно говоря, до сих пор еще не остыл. — Он приветливо улыбнулся. — Ну, чувствуйте себя как дома… Я сейчас… — И ушел на кухню.

Марина протянула руку и взяла с журнального столика томик Мандельштама. Анечка тоже заглянула в книжку.

— Ну вот, видишь, стихи… Я же говорила…

Марина обшарила глазами комнату — все было очень пристойно, за исключением того, что книга эта была единственной. Она скосила глаза вниз. На полу, под столиком, валялся Ленчиков паспорт. Скорее всего, он выскочил из кармана его пиджака вчера, когда ненасытная Нонка сдирала его с Ленчика по второму кругу. Она быстро взяла его в руки и сфотографировала глазами, перевернув страницы.

— Мам, ну ты чего… — Анечка недовольно посмотрела на мать. — Зачем это?

— Молчи… — прошипела Марина Дмитриевна, — молода еще мне советовать…

В коридоре раздались странные звуки. Марина бросила паспорт под стол и открыла Мандельштама. Ленчик вкатил в гостиную сервировочный столик — и женщины ахнули…

Все абсолютно, даже хлеб, было из «Березки»: неземной красоты бутылки, банки и баночки с надписями на незнакомых языках, какой-то особый, бугристый шоколад, надтреснутые розовые орешки от неведомого дерева, нарезанный на дольки копченый угорь, но не из нашей, отечественной упаковки, ну и, конечно, заграничные сигареты Lord и электронная зажигалка Kupon со свистком.