Портмоне из элефанта - Григорий Ряжский Страница 28

— А это специально для Анечки… — по-отцовски улыбнулся Ленчик и переставил с нижней полки столика на верхнюю три запотевшие стеклянные бутылки кока-колы, настоящей, американской. Ее он берег для соответствующего случая, поскольку сей драгоценный напиток достался ему нелегко, хоть и совершенно случайно. Колой этой с ним расплатился Рихард, корреспондент «Штерна», с которым он случайно познакомился в ресторане ЦДЛ, будучи уже хорошо навеселе. Собственно, навеселе они были оба, и водочная тема была в это время на пике интереса западного читателя в связи с могучим разворотом антиалкогольной кампании, затеянной пришедшим к власти Андроповым. Рихарду, кровь из носа, требовалось начинить подготовленный к печати материал выдержками из знаменитого стихотворения Галича о водке. Но никто из его московского окружения не мог вспомнить ни строчки. Нетрезвый искусствовед из Барнаула подвернулся очень кстати, а три бутылки колы у Рихарда оказались с собой совершенно случайно — для детей. В общем, состоялось…

…Анечка взвизгнула от восторга, бросилась к Ленчику и поцеловала его в чисто выбритую, ароматную щеку. Марина улыбнулась, лед материнского недоверия потихоньку стал таять.

— Красиво у вас, Леонид Иванович, — сказала она, посмотрев вокруг. — Необычно так… Все белое… Без обоев…

Ленчик налил ей из красивой бутылки и задумчиво спросил:

— Помните?

Ну а в комнате белой, как прялка,

стоит тишина.

Пахнет уксусом, краской и свежим вином

из подвала,

Помнишь, в греческом доме любимая

всеми жена —

Не Марина — другая — как долго она

вышивала?

Он дочитал и театрально застыл на мгновение с бутылкой в руке, думая, что уже не помнит точно: Марина — другая или Елена — другая. Впрочем, с Мариной получилось совсем даже неплохо, принимая во внимание родственные гостевые связи.

— Конечно… — тихо и проникновенно промолвил Ленчик, не особо рассчитывая на идентификацию гостями озвученного четверостишия, — конечно же, Мандельштам… Осип Эмильевич… — Он сделал маленький глоток и добавил: — Я исследую его много лет… Написать хочу…

Синхронно приоткрыв рты, семья следила за полетом исследователя, готовая в любой момент сорваться в овацию.

— А написать тоже стихами… — шепотом спросила Анечка, затаив дыхание, — хотите?..

— Скорее всего, да! — без раздумий на этот раз ответил самозваный поэт и снова налил из бутылки. — Я хочу выпить за твою прелестную маму, Анечка, — добавил он и внимательно посмотрел на Марину честными и печальными глазами. «Как хорошо, что е…ть ее не придется, — подумал он, не отводя от мамы глаз, — а то такие прилипают потом насмерть… Влюбчивые очень…» — И хочу сделать ей маленький подарок за то, что она воспитала такую… — «Как бы ее обозначить, интересно…» — подумал он, но верного слова подобрать не получилось и поэтому пришлось закончить фразу без обычной филиграни: — дочь!

Он быстро вышел из комнаты, отщипнул из пиджака сначала белую, а потом, передумав, — желтую цепочку и, войдя обратно, протянул ее Марине Дмитриевне:

— Это для вас… Венецианского плетения…

Последний лед был… Нет, не сломан… Взорван! Марина задохнулась от восторга, хотела что-то сказать… Но сил на отказ не хватило, и она быстро выпила свой фужер до дна…

…В двенадцатом часу ночи он постелил им в гостиной, так как Марина Дмитриевна, доверху заправленная составом из мартини, мартеля и спуманте, перемешанными в неравных долях с восхищением поэтом-искусствоведом и преклонением перед Осип Эмиличем, была не в состоянии адекватно прореагировать на неожиданное дочкино предложение убраться восвояси…

Ленчик же, устроив их на ночь, лег у себя в спальне и заснул как убитый…

Ночью он проснулся от странного копошения у себя под одеялом. Сначала ему почудилось, что это продолжение страшного вчерашнего сна — внезапно вспомнился затвердевающий по всему телу гудрон, — но это был не сон, а вполне конкретная явь. Ленчик откинул одеяло и обнаружил там, где-то в районе между коленями и пупком, неизвестную ему голову.

«Господи!» — пронеслось вихрем где-то рядом.

Но вихрь мгновенно улегся, потому что вдруг стало приятно и даже волнительно. Он почувствовал, как его просыпающуюся мужскую плоть кто-то осыпает нежными поцелуями и плавно втягивает в новое влажное пространство.

«Убьет меня мамаша… Точно… — подумал Ленчик. — Надо девчонку вернуть к матери, пока та не проснулась…»

Сил сопротивляться производимым в нижней половине тела действиям обнаруженной головы не было никаких, тем более что голова приступила уже к более активной и плодотворной фазе общения с его, Ленчиковым, другом детства и наверняка планировала подтянуть к вопросу все оставшиеся незадействованные части организма… Внезапно в спальне распахнулась дверь и зажегся верхний свет. Леонид Иванович и голова, оказавшаяся при свете совершенно голой Мариной Дмитриевной, испуганно уставились в проем двери. Там, упершись руками в бока, стояла голая Анечка с перекошенным от гнева лицом и смотрела на мать. Ленчика она как будто не замечала. Она резко подошла к кровати, злобно схватила мать за руку и сдернула ее на пол. Марина растерянно встала. Голые мать и дочь стояли друг против друга перед ошалевшим немного Ленчиком, каждая сверля соперницу глазами. Мать виновато моргнула и опустила глаза…

— Тварь! — крикнула Анечка и со всего размаху влепила ей пощечину.

Та дернулась, схватилась за щеку и выскочила из комнаты. Анечка вышла вслед за ней и хлопнула дверью в спальню. Через несколько минут снова хлопнула дверь, на этот раз — входная…

«Даже Витек мой не поверит, разведчик бля… — подумал Ленчик. — Потому что, когда…»

Достроить гипотезу он не успел. Дверь снова открылась, и голая Анечка решительно, при полном свете направилась к поэту. Она неловко забралась на него верхом и впилась неумелым поцелуем в Ленчиковы губы. Анечка оказалась девушкой…

Утром он встал непривычно для себя рано, напоил Анечку кофе и отвез домой, на ВДНХ. Он нежно поцеловал ее в лоб на прощанье, она прильнула к нему и заплакала.

— Ну что ты, котенок… — погладил он ее по голове, — все же хорошо было, да?

— Только бы она не узна-ала-а… — сквозь слезы промычала Анечка. — Вы совсем даже не знаете, какая она-а…

— А какая? — так, без особого интереса, спросил Ленчик, украдкой посматривая на часы.

Через полчаса у него была стрелка на Рижской, с пьянчугой-реставратором — надо было забрать от него последнюю Богоматерь, девятнашку. Он специально приурочил стрелку под ВДНХ, разбудив художника поутру.

— А такая… — Анечка вытерла слезы, — она в МВД работает, майором по бандитам…

— Кем?!. — вскричал Ленчик, забыв про изящный слог. — По кому?..

Анечка посмотрела на поэта, удивляясь такой бурной реакции:

— Ну по жуликам там… всяким… А чего?