Дыхание судьбы - Ричард Йейтс Страница 27

— Разумеется. Так часто, как желает. Да только на прошлой неделе забирал его на уик-энд — целых три дня провели в Атланте.

— В Атланте? Небось ему это стоило кучу денег.

— Думаю, да. Но это было его желание, не мое.

Это был единственный раз, когда они упомянули о Джордже, хотя разговаривали еще минут двадцать или около того. Вернее, говорила Алиса, а Харви слушал и кивал и, казалось, только ждал удобного повода, чтобы уйти. Поэтому она все говорила и не могла остановиться. Неужели все одинокие люди страдают этим? Она говорила о Париже, стараясь, чтобы ее рассказ был увлекательным, но чувствовала, что неумелое, неуверенное произношение французских названий выдает, как ей было там не по себе, — никакого удовольствия.

— …И знаешь, там есть два вокзала, названия которых звучат почти одинаково, — говорила она. — Один — «Gare de Léon», а другой — «Gare d’Orléans» [22]на противоположном конце города; только я этого не знала. Так что, если бы не тот таксист, я бы, наверно, оказалась невесть где.

И Харви Спенглер вежливо засмеялся, разглядывая пепел на кончике сигары.

Затем она с облегчением оставила тему Парижа и обратила его внимание на необычно широкие половицы в доме, который вчера вечером не успела ему показать.

— Такие половицы есть только в подлинных домах колониальной эпохи, — сказала она. — А еще ты заметил старинные деревянные гвозди? Вместо стальных? Да, показывала я тебе замечательную старинную жаровню? В камине? Пойдем посмотришь. Только береги голову.

Низко наклоняясь, поскольку роста был высокого, а все двери — низкие, он последовал за ней в скрипучую тишину гостиной, где вместе с ней уважительно полюбовался на жаровню.

— Знатный дом. И сколько ты платишь за него, Алиса? — поинтересовался он.

И когда она назвала сумму аренды, поразился:

— Как же ты умудряешься платить так много?

— Ну, — ответила она с легким смешком, — с грехом пополам. Но вообще, это вовсе не дорого, если учесть, как мало осталось домов колониальной эпохи. Вон в Уэстпорте они куда дороже.

— Да, но то Уэстпорт. Там жить модно. А здесь глухомань.

— Но нам, — ответила она, — нравится тут.

— Да, тут, конечно… красиво, ничего не скажешь.

— А главное преимущество… — она снова просияла, — главное преимущество — это студия. Настоящий старинный амбар, но я перестроила его, сделала застекленную крышу. Пойдем покажу.

Они по залитой солнцем нестриженой лужайке направились к амбару.

— Разве не чудесно? — спросила она. — Посмотри, как просторно.

— Недурно, — сказал он, расхаживая по гнилому деревянному полу. — Совсем недурно; вижу, ты действительно все здесь привела в порядок. Пришлось, наверно, попотеть.

— Да не особо; трудней всего было со стеклянной крышей, но ее мне сделал плотник. А я только все вычистила здесь, покрасила и починила дверь. Протянула свет из дома, так что могу иногда работать по вечерам.

Большинство скульптур были накрыты тонкой тканью — хороший предлог не показывать их. Открыты были только две садовые фигуры в полный рост: Гусятница, [23]которую она недавно отлила в гипсе, и фавн, над которым работала в то время.

— Боюсь, Гусятница по-настоящему не закончена, — сказала она. — Ее нежелательно показывать, пока она не раскрашена. Понимаешь, она должна быть зеленоватой, как будто бронзовая.

— А по мне, и так замечательно.

— Но скульптура, когда только что отлита, всегда смотрится слишком яркой и словно побеленной. Как бы то ни было, получилось довольно мило. Но над чем мне действительно интересно работать, так это над этой новой, фавном. Я создала порядочное количество парковых скульптур, и все они изображали девушек, потому что они более традиционны для этого жанра скульптуры, но потом мне пришло в голову вылепить мальчика. Меня осенило, что мне даже не нужен натурщик, когда у меня есть свой дивный мальчишка, и я просто обязана воспользоваться такой возможностью.

— Мм. Понимаю. То есть я вижу, что ты сделала его очень похожим на Бобби.

— Ну, я не старалась добиться портретного сходства. Я хотела, чтобы в лице было что-то… от эльфа и, знаешь, от фавна. Но тело — это тело Бобби. Его ручки, его спинка, его животик. Конечно, скульптура еще в работе — вот взгляни, здесь, на этих рисунках, виден мой замысел.

И она протянула ему альбом для набросков, где фавн был изображен в окончательном виде: от головы до бедер — мальчик одних лет с Бобби, держащий в одной руке виноградную гроздь, а в другой яблоко, которое он ел; но ниже, от бедер, ноги были козлиные, с копытцами.

— Нравится?

— Ты знаешь, насколько я разбираюсь в искусстве, Алиса. То есть я, конечно, не бог весть какой знаток. Мне нравится. Очень… необычно.

— О, спасибо. Я надеялась, что ты именно так и скажешь. У меня возникла еще одна прекрасная идея: следующим будет Пан. Вот посмотри.

И она перевернула страницу, показав рисунок, изображающий маленького мальчика, стоящего на коленях в кустах и играющего на свирели Пана.

— Выглядит замечательно, Алиса. — Под стеклом потолка громко и яростно гудел залетевший внутрь шмель, и Харви поднял голову, словно обрадовавшись предлогу не смотреть ни на какие скульптуры и не высказывать своего мнения о них. Потом сказал: — Пожалуй, мне пора собираться, Алиса; дорога предстоит неблизкая.

Они вернулись в кухню, и он неуклюже приподнял ее в уютных объятиях, поцеловал в волосы и кончик носа и на секунду прижал к груди ее голову; потом отступил на шаг и поправил костюм.

— Береги себя.

— Непременно, Харви. А ты — себя.

Она проводила его до машины и смотрела, как он заводит ее и задним ходом выезжает на улицу. Стайка соседских детей широко раскрытыми глазами и без всякого выражения на лицах смотрела вместе с ней, и самый маленький из них был ее Бобби.

Он уехал обратно в Нью-Рошелл, а Алиса потерянно сидела в студии, стиснув руками голову и зажмурясь. Харви Спенглер! Тупой, занудный немолодой врач из Нью-Рошелла, женатый, у которого четверо детей! И словно мало ей было позора за вчерашнее свое поведение, еще и этот стыд за утренний спектакль: суетилась на кухне, как новобрачная в медовый месяц, улыбалась ему, когда он пускал дым своей вонючей сигары в лицо Бобби. И в студию потащила! Показывать свои работы, спрашивать его мнение, радоваться — да, радоваться, — когда он сказал, что кое-что ему нравится. Харви Спенглер! Наконец она встала и принялась ходить по студии, дымя сигаретой и стараясь взять себя в руки. Скоро надо будет идти готовить ланч.