Кремлевские призраки - Игорь Харичев Страница 3

И вновь мои глаза отяжелели. Сон сморил меня. И вновь разбудил меня Голос того, кто готовился к величайшему подвигу: «Что вы спите? Бодрствуйте и молитесь».

И, оставив нас, Он отошел опять и молился в третий раз, говоря те же слова, что и раньше. И опять я не в силах был устоять перед сном, как ни крепился, как ни старался побороть соблазн.

Тот же голос разбудил меня. «Вы все еще спите и почиваете? Вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий меня».

Раскрыв глаза, я увидел множество народа, которое направлялось к нам. Уже темнело, и некоторые несли факелы. Большинство было вооружено мечами и кольями.

Вскочив на ноги, я пошел вслед за Ним, сделавшим несколько шагов по направлению к приближающимся. Впереди шел человек с лицом хитрым, но вполне приятным, чернявый, смуглый. Подойдя к Нему, человек сказал: «Радуйся, Равви». И поцеловал Его.

«Иуда, для чего ты пришел? – услышал я голос Того, за Чьей спиной стоял. – Целованием ли предаешь Сына Человеческого?»

В сей миг подошли вооруженные люди и возложили руки на Него, и взяли Его.

Что-то вздыбилось во мне. Выхватив меч, я ударил им стоявшего ближе всех человека, лезвие скользнуло по голове и отсекло ему правое ухо. Он вскрикнул от боли, схватился рукой за рану. Кровь обильно текла по пальцам. Я знал, кто он, этот человек – раб первосвященника. Имя его было Малх.

И тут Он повернулся ко мне. И я услышал: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут. Или думаешь, что я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?»

И, коснувшись уха раба, Он исцелил его. Словно и не было раны. Словно меч, движимый моей рукой, не отсекал плоть от тела. Тишина повисла в округе. И вдруг зазвучал голос Того, Кто стоял рядом со мной: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять меня. Каждый день с вами сидел я, уча в храме, и вы не брали меня, вы не поднимали на меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы. Сие же всё было, да сбудутся писания пророков».

Его тесно обступили, повели в сторону Иерусалима. Постояв немного в растерянности, я пошел следом, на некотором отдалении от Него. Так мы покинули Гефсиманский сад, миновали поток Кедрон, ту самую речушку, щекотавшую дно оврага, поднялись к постройкам, заполнили улицу. Дом, к которому пришла толпа, принадлежал первосвященнику Каиафе – я знал это. Там собрались книжники и старейшины.

Его ввели внутрь, в здание. Я не посмел идти туда, остался во дворе. Здесь было много рабов и служителей. Все переговаривались друг с другом, обсуждая происшедшее, голоса переплетались, образуя гул. Холод опустился на окрестности вместе с полной темнотой. Несколько рабов развели огонь. Я подошел к огню, стоял меж других и грелся.

«Каиафа спросил Назарянина об учениках Его и об учении Его, – рассказывал один, побывавший в доме. – Он отвечал, что всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Потом говорит: Что спрашиваешь меня? Спроси слышавших, что я говорил им; вот, они знают, что я говорил. Тогда Ахива, стоявший близко, ударил Назарянина по щеке, сказав: Так отвечаешь ты первосвященнику? Назарянин отвечал ему: Если я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь меня? Так Он говорил».

Допрос, проходящий в доме, затягивался. Время ползло нарочито медленно. Я понимал, что происходит: первосвященники, старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Него, чтобы предать Его смерти.

Давно уже наступила ночь. Звезды покрывали черный бархат неба. Огонь пылал передо мной, давая тепло всем, кто окружал его. Я смотрел на веселое пламя, ожидая того, что последует.

Тут случилось оживление. Некто, выйдя из дома, поведал о двух свидетелях, которые рассказали, как Назарянин говорил: «Могу разрушить храм Божий и в три дня создать его». И первосвященник сказал Ему: Что же ничего не отвечаешь? Что они против тебя свидетельствуют? Назарянин молчал. И первосвященник сказал Ему: Заклинаю тебя Богом Живым, скажи нам, ты ли Христос, Сын Божий? И Тот говорит ему: Ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы Божией и грядущего на облаках небесных. И тогда первосвященник разодрал одежды свои, возопив: Он богохульствует! На что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство его! Как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лицо, ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил тебя?

С тяжелым чувством слушал я этот рассказ. Мое сердце пребывало в печали. Я не мог вмешаться в то, что происходило.

Тут пришла во двор одна из служанок первосвященника, и, увидев меня, сказала: «И ты был с Иисусом Назарянином». Страх, первородный, сжимающий жестокой хваткой душу, проник в меня. Десятки глаз, настороженных, злых, были обращены ко мне. Стоящие рядом люди ждали ответа. И я сказал: «Не знаю, и не понимаю, что ты говоришь».

Горько было сознавать, но я произнес эти слова. И хотя они возымели действие, и более никто не смотрел на меня, я решил уйти. Когда же выходил за ворота, столкнулся с другой служанкой, которая, увидев меня, произнесла громко, обращаясь ко всем, бывшим там: «И этот был с Иисусом Назарянином».

Все повторилось. Вновь обратилось ко мне множество глаз. Страх, съедающий душу, изводящий волю, вернулся в меня. И вновь я отрекся: «Клянусь, что не знаю Сего Человека».

Мои слова помогли. Служанка оставила меня в покое. Немного выждав, я направился в сторону от первосвященникова дома, но тут ко мне подошли стоявшие там и сказали мне: «Точно и ты с Ним, ибо ты галилеянин, и речь твоя обличает тебя». Тут же подошел родственник того самого Малха, которому я отсек ухо, и сказал: «Не я ли видел тебя с Ним в саду Гефсиманском?» Мое сердце остановилось. Я понял, что теперь уже не спасусь. Слова сами полезли из меня: «Я не понимаю, о чем вы все говорите. Клянусь, что не знаю Человека Сего, о котором говорите».

И вдруг запел петух. Его прерывистый крик разнесся над округой. И вспомнил я слова, сказанные мне: «Прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня». И заплакал горько.

Все кончилось. Я опять пребывал в странной комнате. Ошарашено глядя по сторонам, я пробормотал:

– Долго… меня не было?

– Нет. Сущую малость. Надеюсь, ты на меня не в обиде. Что касается твоей анатомии страха, она весьма недурственна, – заключил он с явным удовольствием. – Рад за вас, Дмитрий Сергеевич. Требуется лишь небольшая поправка. Страх появился на этой территории задолго до Сталина и Берии. Он связывает прошлое и настоящее. Они здесь едины. – Спокойный взгляд проницающих глаз уперся в меня. – Такова судьба Кремля, который должен стать главным объектом твоего исследования.

Хозяин кабинета вновь замолчал. А мне явилась вдруг дикая мысль – передо мной не человек. Призрак.

– Ты не прав, – устало изрек он. – Хотя призраков здесь хватает. Но что с того? Что это может изменить? Где грань, отделяющая призраков от живых людей? Она условна. Ибо люди – сосредоточие заблуждений, страстей, неверных чувств. Они живут за пределами реальности, в мирках, которые выдумывают сами. А то, что живые люди называют призраками, такая же реальность: они помнят, думают, страдают, надеются. Они – часть одного целого. Мир живых и мир призраков едины. Все это – прибежище странных созданий, которые боятся правды и времени… Мы еще поговорим об этом. В другой раз. Когда наступит срок. А пока наблюдай. Стань исследователем. Здесь, в Кремле, много любопытного. Даже чересчур. А кроме того, грядут серьезные события. Ты будешь их свидетелем. – Его взгляд стал насмешливым. – Надеюсь, ты понимаешь, что твое появление в Кремле не случайно?