Роман для женщин - Михал Вивег Страница 3

Значит, так: как только очки были у меня на носу, я пошла в кухню, включила мобильник, чтобы увериться, не пришло ли мне ночью от кого-нибудь еще одно сообщение. Говорю, от кого-нибудь, но, естественно, в голове у меня главным образом Оливер. Кроме него, ночью мне пишут только мама и Ингрид. С текстовками от мамы проблем никаких, их запросто могу дать прочесть Рикки (само собой, кроме тех, в которых мама высказывается по его адресу, — ха, ха…).

Типичное сообщение от Ингрид приходит на рассвете и звучит так: ВСЕХ МУЖИКОВ СЛЕДОВАЛО БЫ КАСТРИРОВАТЬ!

5

Включенный мобильник тихо пискнул. Принятые сообщения: 1 — указывает дисплей. Нажимаю нужную кнопку: Оливер. От Ингрид, к счастью, ничего, от мамы тоже ничего, и это уже слегка беспокоит меня, но сейчас главное — Оливерова эсэмэска. Читать? Да!

ПРИГЛАШАЮ ТЕБЯ НА УЖИН — В СЕМЬ У НАЦИОНАЛЬНОГО ТЕАТРА? О.

Мои мысли бегут в следующем порядке:

1. Я счастлива!

2. Срочно перенести прием у зубного врача с понедельника на сегодня! (Ради этого выдержу все его скабрезные шуточки!)

3. Утром обязательно к парикмахерше!

4. Почему мама не отзывается?

5. Побрить ноги и лобок.

— Кто тебе пишет? — кричит Рикки из спальни.

Ненавижу его! Как он услышал этот писк? Вот он уже идет. Стереть сообщение? Да! Стираю.

Вот, пожалуйста! Никаких принятых сообщений! Уф! Рикки стоит возле меня. Целует меня в лоб (знает, что я еще не почистила зубы) и с подозрением глядит на мобильник в моей руке.

— Мама, — говорю хладнокровно. — Если она достанет билет, прилетит уже сегодня вечером.

Рихард, он же Рикки — Применение фемигеля — БМВ и семейный бюджет

1

Рикки на два года младше меня. Я познакомилась с ним, когда он продавал мобильные телефоны в одном из магазинов на Национальном проспекте. И у него сложилась привычка оценивать людей по тому, какой у них сотовый аппарат: Такой придурок с самым дешевеньким «Алкателем»…

Что сейчас делает Рикки?

Не знаю.

2

Его настоящее имя — Рихард, но товарищи величают его Рикки. На мой взгляд, Рихард — в отличие от Рикки — вполне хорошее, достойное имя, но Рикки почему-то настаивал, чтобы я тоже употребляла его прозвище. Ну я и старалась… Разве имя что-нибудь значит? — думала я. На первых порах произносить «Рикки» прилюдно было трудновато, но потом я привыкла. Со временем мне это уже ничуть не мешало. Я и на людях спокойно называла его Рикки. Произносила это имя несколько сдержанно, нарочито сдержанно — надеюсь, вы понимаете, — чтобы всем, кто слышит меня и кто, быть может, тоже считает такое прозвище, мягко говоря, сомнительным, было ясно, что я отношусь к нему с надлежащей иронией и как бы соблюдаю дистанцию. Правда, год спустя я уже была способна даже громко крикнуть ему:

— Рикки, пожалуйста, поди сюда!

Но прежде я всегда сначала оглядывалась по сторонам.

Это его прозвище было чем-то вроде отвратительного, кричаще-пестрого свитера, который в переполненном заграничном ресторане кто-нибудь из сотрапезников по-джентльменски накидывает вам на спину после того, как вы пожаловались, что вам холодно… Или вроде мерзких пакетов, которые обычно вам суют в супермаркете… Отвращение к таким пакетам я унаследовала от мамы. Прежде чем начать укладывать покупки в пакет, я выворачиваю его наизнанку, так что кассирша смотрит на меня довольно подозрительным взглядом. Но это лучше, чем продефилировать по улицам с рекламой Cio cio chips.

Тем не менее Рихард казался абсолютно довольным своим прозвищем. Впрочем, он был доволен и своей фамилией.

— Кабичек — неплохая фамилия, — говорит он. — Бывают и похуже. Я не жалуюсь.

Он пыжится, чтобы это звучало веско, но в его глазах вопрос.

— Вполне нормальная фамилия, — соглашаюсь я по возможности убедительно, но потом начинаю смеяться: — Представь себе, что тебя звали бы Чесмир Бейцалко…

Он смотрит на меня с подозрением.

3

Рихард — хороший паренек, и на него можно положиться. Ростом он, правда, не вышел, но выглядит недурно: густые каштановые волосы, хорошо очерченный рот и красивые темные глаза. Иногда, когда мамы нет дома и Рикки сидит в нашей кухне напротив меня и читает объявления в «Анонсах» или в журнале по недвижимости, я разглядываю его. Он нервничает, но старается не подавать виду.

Минутой позже, кинув на меня вопросительный взгляд, спрашивает:

— Ты о чем думаешь, малышка?

Я улыбаюсь.

— О чем ты тоже можешь думать, а? — говорит он, поднимается и ведет меня в постель моей матери (моя узка для двоих).

— Разденься! — приказывает он, и я слушаюсь его.

Ему бывает приятно, когда он чувствует свое превосходство надо мной — в этом я иной раз даже потакаю ему.

Но прежде мне еще нужно нанести фемигель (я употребляю его как превентивную меру против воспаления). Рихард с мальчишеским, чуть ли не с детским любопытством настаивает на том, что мазь наложит он сам.

— Нет, Рикки, ни за что, — стесняюсь я.

Я не играю.

— Что в этом такого? — говорит он упрямо и зачарованно оглядывает горлышко тюбика.

Итак, я снимаю трусики и ложусь на постель. Он приближается ко мне с таким серьезным и с таким ответственным видом, что я начинаю смеяться. Успокоив меня, он раздвигает мне ноги. Я встревоженно вожу глазами по потолку. Боюсь, что он оцарапает меня, но он все делает на удивление точно, нежно, осторожно. Меня это возбуждает и определенным образом умиляет. Рикки удовлетворенно вытирает полотенцем руки. Он кажется сейчас взрослее, чем когда-либо.

— Поди ко мне, Рикки, — прошу я. — Поди ко мне.

Но потом, как обычно, он все портит: ни с того ни с сего заливается смехом.

Плечи его трясутся, лицо краснеет. Я вижу его обнаженные десны. Сейчас он выглядит подростком, ничуть не старше.

— Ну и прикол — как здорово там в тебе чавкало! — хохочет он, не в силах перевести дыхание.

С Рикки почти всегда так: пока он молчит и передо мной его красивая мордашка, меня переполняет искренняя любовь к нему.

Однако рано или поздно он о чем-то заговаривает — и у меня возникает чувство, что наши с ним отношения не более чем ошибка.

4

Но Рихард (ах да, Рикки) особенно умилял меня, когда я наблюдала, как серьезно он думает о нашем будущем. Вырезая объявления о продаже квартир, он откладывал их в специальную папку, которую всегда носил в портфеле.

Я понимала его. Собственной квартиры у нас не было, у меня дома мы могли находиться только в отсутствие мамы.