В жару - Нина Строгая Страница 30

И снова раздались звонки…

– А почему это место – очень странное место?

– Да потому, что все остальные места очень уж не странные. Должно же быть хоть одно очень странное место…

– Как же отсюда выбраться?.. Эй, До-до, куда ты?

– Я тебя просил подумать, прежде чем соваться в эту нору? Просил? А теперь сама выпутывайся!

– Исчез, спрятался!.. А-а-а, я знаю, он просто растворился в воздухе и все равно здесь.

– Хе-хе…

– Ну, вот, я слышу его смешок. Ну, разве мой До-До оставит Алису в таком странном месте? Ой, какая-то дверца в стене, золотая, и ключик золотой маленький на хрустальном прозрачном столике, и какой прелестный!.. Ну, До-до, это твои штучки?!

– Хе-хе…

– Не подглядывай!.. Так, подошел ключик, открываем дверцу. Ах, какой прекрасный сад там, за дверцей! Цветы! Фонтаны! Хочу туда!.. Эх, даже голова не пролезает! Ну-ка, может, боком… Эх, ну и придумал ты дверцу, До-До – такую дверцу даже в форточки не приняли бы!

– А если бы пролезла?..

Однако не только ревность сводила Ивана с ума – он, ко всему прочему, переживал от стыда и разочарования, разочарования в себе самом: в своей, как ему казалось, полной несостоятельности, в своей какой-то вопиющей неопытности, и, вспоминая такие смелые, пламенные речи, коими пытался растопить сердце друга, Иван чувствовал себя законченным идиотом, подростком, двоечником. «Сказал красиво, а как до дела дошло – оказался ни на что не способен, как школьник какой-то, девственник трепетный», – думал он.

Всю свою сознательную жизнь Иван общался с одним типом женщин – он знал их, как себя, и ему было с ними просто и легко. Вместе с тем Иван всегда прекрасно понимал, что нравится своим Олям гораздо больше, чем они ему. Девочки Ивана были счастливы уже тем, что он держит их за руку или улыбается своею открытой красивой улыбкой, и они, не стесняясь, пафосно и пылко признавались ему в любви, а в постели их реакция всегда была бурной и, как ему казалось, предельно искренней, и ею, а также их неизменно «ровным и предсказуемым поведением» он всегда мог измерить отношение своих к себе женщин. Ивану также никогда особенно не приходилось экспериментировать в сексе – он никогда не чувствовал в этом необходимости, не пытался «расширить горизонты», поскольку партнерш его устраивало все и всегда. Конечно, были случаи, когда какая-нибудь из барышень Ивана просила о чем-то специальном, исключительно ей приятном, но это случалось редко и посему совершенно не напрягало его, стремящегося в первую очередь доставить удовольствие себе – традиционным, быстрым и незатейливым способом…

Чтобы не попасть в капкан, чтобы в темноте не заблудиться, чтобы никогда с пути не сбиться, чтобы в нужном месте приземлиться, приводниться – начерти на карте план! И шагая в бой беспечно, тири-тири там-там тирам, – встреча обеспечена, в плане все отмечено – точно, безупречно и пунктиром…

…– Чего же тебе хочется?

– А мне всего хочется!

– Ну-у-у-у, так планы не составляют! А чего тебе хочется больше всего и перво-наперво?

– Хочется стать своего роста!

– Нельзя, ты уже влезла в сказку – станешь своего роста, а вдруг сказка лопнет?

– Ну, хорошо, пусть я буду такая, какая нужно, а то то ключик не достанешь, то ногу в трубу, руку в окно. Хватит неожиданностей!

– Вот это уже план, хотя и неосуществимый.

– А второй мой план – хочу в тот чудесный садик! Это план?

– Да.

– Осуществимый?

– Да.

– Ну, я пошла по плану.

– Иди, детка, иди-и-и….

Но сегодня, к ужасу Ивана, все было совершенно по-другому. Это он теперь был без меры очарован, он трясся и таял в руках любовника, как раньше таяли в его объятиях Оли, и – как и было обещано – выл, скулил, рыдал, но не от того, от чего предполагал и чего, честно признаваясь себе, в первый миг испугался, когда смело сказал «хорошо буду, если хочешь», – а потому, что испытал такие новые, невыносимые, острые ощущения, когда его друг не быстро, не резко, но так уверенно и так неожиданно, невероятно и бесконечно – дико так – до черта приятно и нежно входил… забирал, подчинял. Управлял им, таким неуклюжим, таким нерешительным, слабым, растерянным – молодым таким – таким им смущенным, со всеми глупыми и лишними теперь его инстинктами…

…И сейчас Ивану почему-то как никогда хотелось чувствовать и знать – и знать наверняка, – что он удовлетворяет друга так же, как тот удовлетворяет его. И ему непременно, просто необходимо было видеть ответную реакцию, такую, какой он представлял ее себе всегда, такую, какую неоднократно наблюдал у женщин. И то, что во время их близости Коля запретил смотреть на себя, и то, что кроме вылетавших время от времени из уст его каких-то французских фраз – грубостей и неприличностей, тут же решил Иван, он ничем более не проявлял своего отношения, да к тому же так и не кончил, переполняло Ивана чувством того самого неверного, того самого не того стыда и даже вины – такой же неправильной, такой же не той… И вины этой нисколько не смягчало, а наоборот, только усиливало ее теперь то, что ситуация, в которую без принуждения, по добру, по собственному желанию, по своей же воле попал Иван, отнюдь не была ему знакомой, и это был первый подобный опыт в его жизни…

Если даже есть талант, чтобы не нарушить, не расстроить, чтобы не разрушить, а построить, чтобы увеличиться, удвоить и утроить, нужен очень точный план. Мы не точный план брани-и-им, и он ползет по швам, там-тирам…

…Иван понимал, что увлечен мужчиной, но ни на секунду не связывал происходящее с ним с чем-то ненормальным, извращенным, безнравственным, с чем-то особенным, чем-то «не таким» или наоборот «таким», поскольку думал – нет! – был уверен в том, что влюбился – по-настоящему, неосмотрительно, честно, неистово… бесстыже и безоглядно, совершенно, короче, опасно.

И все еще не находил, никак не находил повода «оправдаться», а вместе с тем возможности приобрести достоинство себе и цену: «И так-то я в его глазах Иванушка-Дурачок – недоумок, бля, и распиздяй. И зачем про институт сказал, ебанашка, – думал Иван. – Так еще… бля-я-я… Господи! Ведь сам же напросился! Вызов, бля, бросил! Как кукла тряпичная какая-то – мумия, истукан!.. Не умею же! Ничего, блядь! Нихуя, блядь, не могу!.. Глупо-то как. Как же все глупо. До черта, бля, до черта, м-м-м-м-м-м…», – и боялся… боялся того, что вот так вот, опозорившись кругом перед Колей, никогда уже не сможет заслужить его любви. И неизживаемый, существующий с самого начала их с Колей отношений комплекс разрастался в нем до неимоверных пределов. «Что же делать-то? Исправить все как теперь?» – причитал Иван и дрожал, дрожал от ощущения безысходности, бессилия и боли…