Волчий блокнот - Мариуш Вильк Страница 31

Конечно, легче всего заметить внешние приметы: количество, обряды, частоту… Самое же неуловимое — внутри, наедине с собой. Раньше в Египте и Сирии монахи в Пост уходили в пустыню, поодиночке. Святой Феодосий, отец русского монашества, перенял этот обычай и на период Поста затворялся в пещере в скале «вплоть до вербной недели, а в пятницу той недели, в час вечерней молитвы, приходил к братии». На иконах старец Печерский держит в руке свиток с надписью «Постом и молитвою попечемся о спасении душ», в память о том, что и Господь наш Постом и молитвой в пустыне сатану победил, давая пример изгнания собственных бесов… Позднее на протяжении веков в русских монастырях выработался сложный ритуал великопостного покаяния, в котором, помимо сдержанности и умерщвления плоти, важную роль играли духовные упражнения, молчание и медитация. Паисий Величковский, Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов и другие православные старцы писали целые путеводители духовных поучений, демонстрируя удивительное знание человеческой психологии. В Великий пост к монастырям тянулись и светские люди — власть имущие, купцы, поэты, — чтобы в тишине кельи, вдали от повседневных дел, найти в себе «внутреннего человека», как говорит отец Герман.

И наконец: Пост в искусстве. За писание житий и икон принимались на Руси лишь после поста. А Александр Сергеевич Пушкин в одно из своих последних стихотворений вплел молитву святого Ефрема Сирина, которую во время Великого поста братья в храме читают ежедневно — на рассвете, в полумраке, кладя поклоны…

Владыко дней моих! дух праздности унылой,

Любоначалия змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

5

Это случилось в Страстную пятницу, несколько лет назад… После многодневного Поста в наиболее его суровой монастырской практике я ощутил среди верующих — послушников, паломников и церковных бабок — растущее с каждым днем напряжение, объяснявшееся, вероятно, голоданием и многочасовыми обрядами — в облаках ладана, коллективном экстазе, мистических полугаллюцинациях. Об этом еще Розанов писал, утверждая, что несколько недель монашеского образа жизни и богатыря превратят в неврастеника. Под конец поста все оказались на грани этого «тонкого сна», в котором монахам являются святые, Богоматерь или же дьявол. И вот наступила Страстная пятница… Утренняя служба. Экстаз достиг предела, истерии! И вдруг ненависть выплеснулась — фанатическая, зловещая. К евреям, Его распявшим. Ярость, крики, рыдания.

— Иудее, богоубийц собор, Иудее, богоубийц сонмище, — не смолкали вопли. — Даждь им, Господи, по делом их, яко не разумеша Твоего снисхождения…

…я не выдержал, покинул храм. Навсегда. Не знаю, что подействовало на меня больше: коллективное безумие, свидетелем которого я стал, или солидарность с Вероникой. Назавтра, в Страстную субботу, мы пошли в Филиппову Пустынь, загорать. День был чистый, словно колокольный звон, солнце пригревало, снег таял, капель. В воздухе пахло молодыми еловыми ветками, смолой и весной. Стояла такая тишина, что слышно было, как кровь в жилах шумит. После тех криков покой этот казался святым. После тех бесплодных битв эти лесные запахи — истинным кадилом. После той церкви этот мир — храмом.

6

Сидя на завалинке моих Соловков, спиной привалившись к Полярному кругу, я вспоминаю слова де Местра: «Я постепенно начинаю снисходительно смотреть на земной шар — всего лишь девять тысяч лье в диаметре. Фи, словно апельсин».

2 августа 1553 года три английских фрегата миновали Нордкап — северную оконечность Европы — и взяли курс на восток. Это были «Эдуард Бонавентуре», «Бона Сперанца» и «Бона Конфиденциа». Судна принадлежали обществу лондонских купцов, заинтересованных в открытии северо-восточного морского пути в Китай. Экспедицию возглавляли Хью Уиллоуби и капитан Ричард Ченслер — первые моряки, оставившие свидетельства своего путешествия вдоль северных рубежей России: карты, отчеты, письма, дневники.

Еще раньше ходили там новгородцы, но об этом мы знаем только по рассказам третьих лиц: так, Нестор в «Повести временных лет» пишет (1096), что четырьмя годами ранее один новгородец, некий Гюрята Рогович, рассказывал ему о хождении своего «отрока» [6]в Печору. Запись Нестора, изобилующая фантастическими деталями, не слишком похожа на повествование о подлинном путешествии. Скорее она напоминает сказку или миф, передаваемый из уст в уста, все более далекий от реальности, обрастающий приключениями и причудливыми сюжетами. Далекий Север, согласно новгородским преданиям, — «…конец зримого мира, преддверие ада, на Дышащем море — червь неусыпающий, и да скрежет зубовный…». Так писал в XII веке владыке Федору архиепископ Василий.

Лишь иностранцы, английские моряки XVI века, ходили туда сами — и сами, от первого лица, об этом писали: я там был. Дневники англичан не столь живописны, как слухи, чтение их нередко утомительно из-за топографических подробностей, описаниями берегов, направлений ветра, зато авторы головой ручаются за свои слова. Порой буквально, как Уиллоуби, которому не суждено было вернуться из путешествия. Нордкап они с Ченслером еще огибали вместе. Затем разразился шторм, корабли разметало в разные стороны, и мореходы потеряли друг друга из виду. До Англии удалось добраться лишь Ченслеру на «Эдуарде Бонавентуре». Остальные фрегаты полтора месяца бороздили Ледовитый океан, пока не оказались заперты льдами недалеко от Канина Носа, где Белое море впадает в океан.

«21 сентября, — записал Уиллоуби в вахтенном журнале, — мы вошли в гавань и бросили якоря на глубине 6 сажен. Гавань эта вдается в материк приблизительно на 2 мили, а в ширину имеет поллиги. В ней было много тюленей и других больших рыб, а на материке мы видели медведей, больших оленей и иных странных животных и птиц, как, например, диких лебедей, чаек, а также других, неизвестных нам и возбуждавших наше удивление. Пробыв в этой гавани с неделю и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая — с морозами, снегом и градом, как будто бы дело было в середине зимы, мы решили тут зимовать. Поэтому мы послали 3 человек на ю.-ю.-з. посмотреть, не найдут ли они людей; они проходили три дня, но людей не нашли; после этого мы послали еще 4 человек на запад, но и они вернулись, не найдя никаких людей. Тогда мы послали 3 человек в юго-восточном направлении, которые таким же порядком вернулись, не найдя ни людей, ни какого бы то ни было жилища».

Судя по этим записям, в январе команда Хью Уиллоуби еще была жива. Саамы обнаружили экспедицию спустя год, следующей зимой. Стоявшие на якоре корабли вмерзли в лед. Султанчики инея на вантах, мертвые люди, масса товара.

Тем временем Ченслер, не дождавшись спутников, продолжил путь один — в неведомые края. Да так далеко, что, по его собственным словам, достиг мест, где вовсе не было ночи: над морем — грозным и могучим — все время стояло солнце. Это позволило идти без остановок и за несколько дней, с Божьей помощью, добраться до большого залива, длиной сто миль, а то и больше. Там судно бросило якорь. Местные рыбаки, перепуганные размерами и непривычным видом фрегата, кинулись наутек. Когда Ченслер их догнал, они в отчаянии пали перед капитаном ниц и стали целовать ноги.