Случайно - Али Смит Страница 31

Амбер = потрясная.

Магнус не смеет повернуть к ней голову, иначе станет совсем как вареный рак.

Тогда он смотрит на маму, которая рассказывает Астрид что-то про свое детство. Мама вообще щебетала весь ужин — прямо как маленькая птичка, которых жители средиземноморских стран любят держать в клетках, вывешенных за окном, певчие птички, которые начинают чирикать, как только солнце освещает клетку на рассвете или, наоборот, на закате. Мы пели «Я люблю гулять в лесу», и «Поругалась со свекровью», и «В Арканзас увез девчонку», и «Милая старушка стариной тряхнула: вылезла на берег, а меня столкнула». Мы, девочки того поколения, попали словно в клещи двух тенденций: то поем рождественские хоралы, и тут же — про нимф да пастушков, «День Флоры», я, кстати, так и представляла, когда мы пели, что некая тетя Флора собирает корзинку, чтобы отправиться на пикник.

— О! — повторил Майкл, словно все происходящее — хорошо разыгранный скетч. Амбер сидит, опершись на руку, локоть на столе. Зевает, не прикрывая рта. А мама = птичка, ослепленная солнцем и позабывшая, что она по-прежнему в клетке.

При этой мысли в Магнусе шевелится какое-то чувство. Жалость, вот, пожалуй, что это такое. То же самое, непонятно почему, он чувствует и к Майклу, сидящему напротив и с пугающей методичностью отделяющему лепестки от крохотного цветочка в салате. И к Астрид тоже, она сидит рядом, такая потерянная. Но на самом деле она не потерялась — вот же она. Все с ней нормально. И все же что-то утрачено. Он не может объяснить.

Магнус кладет в рот кусочек хлеба. Ему вдруг хочется положить в рот камень, что-то нерастворяемое, не меняющееся лишь из-за того, что внутри у людей действует желудочный сок, разлагающий пищу, на что можно положиться как неизменную величину. Ох, но ведь камень = Минералогическое общество = и печаль громоздится в нем великанищем, и выпрастывается из него, гигантская, словно — словно что? — маяк на скале, луч его прожектора безжалостно высвечивает каждого сидящего сейчас за столом. И Магнус отводит взгляд, страшась того, что увидел.

Мама = сломанная ветвь. Какая-то надломленность есть в том, как она, перегнувшись почти к середине стола, бодро стрекочет: такой прекрасный вечер после прекрасного дня, у нас такой прекрасный ужин, это надо запечатлеть. А Майкл = хм, что же? Очки сидят набок. Поза скрюченная, неловкая. Он похож на модельку самолета, сделанную тяп-ляп небрежным мальчишкой, — крыло торчит кривовато, шасси приклеены под разными углами, по всему корпусу потеки от чересчур щедро налитого клея.

Магнус посмотрел на Астрид.

Астрид — на него, прямо в глаза.

— Что? — спросила она.

Астрид вроде бы не сломлена. Но она — словно окно, которое раз за разом швыряет в себя камень, чтоб «проверить себя на вшивость», подумал Магнус, разобьет свою жизнь вдребезги, а потом еще проверит, насколько остры ее собственные осколки, — и тоже на себе. Да, все за столом — словно из кусочков, которые никак не соберутся в целое, более того, которые совершенно не подходят друг к другу, словно нахватанные из разных головоломок, которые побросал в одну коробку продавец-пофигист в каком-нибудь секонд-хенде, или куда там отправляют ненужные, «убитые» головоломки. Только головоломки никто не убивает.

У Магнуса в животе настоящая буря.

— Что? — повторяет Астрид, строя ему рожу. — Чточ-точточточточточточточточточто-чточточточточточточ-точточточточточточточточто???

— Астрид! — говорит мама.

— Что? — говорит та.

Амбер хохочет. И Ева за ней.

— Хватит! — говорит она, смеясь.

— Что — хватит? — говорит Астрид.

И все смеются. Кроме Астрид.

— Я, между просим, ничего не сделала, — говорит она. — Это он смотрит на меня по-ненормальному.

— Как ненормальный, Астрид, — сказала мама.

— Кто? — спросила Астрид.

— «Посмотрел на меня как ненормальный», — сказала мама.

— Да не на тебя! — сказала Астрид. — Он посмотрел на меня.

— Да я не про себя, я про правильность самой фразы, — сказала мама. — Ты сказала: по-ненормальному. А надо: как ненормальный. Вот у Майкла спроси.

Тут Амбер кладет ладонь Астрид на макушку, потом убирает. Астрид снова садится глубоко на стул, закатывает глаза, вздыхает. Амбер, она умеет улаживать конфликты. Если она тоже — часть раздрызганной картины-головоломки, думает Магнус, то тогда она = чудом сохранившийся фрагмент синего неба. А может быть — и все небо целиком, целое, невредимое.

— Идиома, — вдруг произнес Майкл, подняв глаза от цветочка, что держит в пальцах, ну прямо Безумный Башмачник. [34]Пожал плечами. — Классика, — сказал он. И снова пожал плечами. Амбер ухмыльнулась, глядя на него через стол, и он больше не может думать ни о чем, кроме этого рта, приоткрытого, постанывающего на уровне его глаз, потом напротив его рта, тоже приоткрытого, словно в немом изумлении оттого, что выделывает нижняя часть его тела, там, глубоко внутри нее.

— Что-то ты притих, Святой, — говорит она ему. — О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — отвечает он.

— И что же конкретно ты думаешь об этом? — спрашивает она.

— О чем? — спрашивает Магнус.

— Ни о чем, — говорит Амбер.

Все смеются.

— Ладно вам, — говорит Магнус. — Ну хорошо, я думал про маяк. Раз уж вам так интересно. Я пытался в уме вычислить его общий внутренний объем в кубических метрах, а это довольно сложно, поскольку по мере увеличения высоты внутренняя площадь, ну, она все время изменяется.

— А Магнус совсем краснющий, — сказала Астрид.

— Господи, и правда, сынок, — сказала мама и озабоченно покачала головой. — Болит? — спросила она. — Астрид, сбегай наверх, принеси средство после загара. Из моей косметички.

— Не надо, — сказал Магнус. — Все нормально.

— Ты должен обязательно намазаться на ночь, — сказала мама.

— Да ладно, — сказал Магнус.

— По-моему, ты сгорел, — сказала мама. — Ты что, никак не предохранялся?

Тут Амбер взглянула ему в лицо, высоко подняв бровь. И расхохоталась. Магнус тоже невольно рассмеялся. Он смеялся! На глазах у всех, они ничего не понимают, никто ничего не знает, даже не подозревают, что тут можно что-то знать. Но все равно в результате все смеются, неважно. Сидит такая милая семья за столом, и все смеются над удачной шуткой.

Амбер =?

Теорема кривой Джордана. Каждая простая закрытая кривая имеет как внутреннюю, так и внешнюю поверхность. Обнаженные груди Амбер покачиваются над его головой — две идеальные колоколообразные кривые. Сама она — торус. [35]Внутри ее — изогнутая кривая. Было далеко за полдень. Он вышел из своей комнаты. И видит — Амбер стоит, насвистывая, на верхнем пролете, осматривая потолок с заправским видом эксперта из телепередачи про ремонт.