Аппендикс - Александра Петрова Страница 31

– Да потому что это весьма правдоподобно, молодой человек!

– Правдоподобно? И это вам кажется достаточным аргументом для обвинения? А если я скажу, что весьма правдоподобно, что вы, например, украли у меня кошелек?

– Ну и хам, стыдитесь, молодой человек, развешиваете уши для сказок левой шушеры, вместо того чтобы учиться, работать и содействовать благу своей страны, – загудели мужчины, среди которых было прибавление. Подошли две их знакомые, наверное коллеги.

Пока женщины что-то заказывали, молодой человек, пощипывая растительность и завивая ее в колечки, извинился, но заодно напомнил про недавние обвинения румынок и румынских цыганок в похищении детей.

– Все эти нападки оказались беспочвенными, а люди были избиты толпой, унижены. Мы живем в состоянии коллективного психоза, – его руки не могли успокоиться. – Прощения нужно бы попросить у этих безвинно оклеветанных страдальцев.

– Прощения? Страдальцев? – взвилась женщина, расправившаяся, наконец, со своим заказом. – Прощения, простите, за что? За то, что румынки воруют у нас детей? Если потом какая-нибудь окажется невиновной, что ж поделаешь. Ой, бедняжка, ее избили! Она должна была бы ополчиться не против нас, а против своих же. Мы им даем приют, кормим их, так пусть хотя бы ведут себя смирно и себя контролируют. Бедная наша Италия!

– Пора отставить ханжескую благопристойность. Если политики не справляются, пусть вмешивается полиция, если полиция слишком слаба, возьмем оборону в свои руки! Не только румыны, а вообще все экстракоммунитарии, как правило, бездельники и преступники. Мы их содержим, государство снабжает их несметными суммами, и никто из них не платит налогов, – подвела окончательный итог вторая женщина. – Ну а румынских зверюг нужно просто выпроводить обратно в их темный лес.

– Пойдем-ка отсюда, – шепнула я Флорину. – Мне, кстати, пора.

Я стала подниматься с паскудно трепыхающимся, будто полудохлый мотыль, сердцем, заклиная себя не вмешиваться, и он тоже выпрямился вслед за мной, – ну вот, и слава богу, все без эксцессов, – успокоила себя я, как вдруг столик, отъезжая, резко взвизгнул, тормозя и упираясь копытцами в мрамор.

Так было дано трубное начало речи побледневшего и мелко трясущегося оратора. Казалось, он собирается произнести новогодний тост:

– Господа, прошу внимания, посмотрите на меня как следует. – И все, действительно, отложив приборы, посмотрели на него. – Вот я тут весь перед вами, страшный экстракоммунитарий. – Его голос понемногу набирал силу. Акустика в портиках была превосходная. – И у вас есть несколько минут, чтобы разбежаться, потому что я не только экстракоммунитарий, но я еще и румын, и прямо сейчас я начну вас, как у нас водится, грабить, убивать и насиловать, – и вдруг со страшной рожей и жестами он притопнул в сторону женщин.

Мужчины вскочили, заслоняя их, вцепившихся в сумочки и подвизгивающих.

Официанты сразу же услышали зов. Мягко и игриво, как будто говорили с маленькими детьми, они попытались утихомирить перепалку. Им совсем не хотелось, чтобы на помощь приходил кто-нибудь другой, вот уж в ком не было надобности, так в этих других с их черной формой с красными лампасами, к тому же разыгрывающаяся сцена могла отпугнуть потенциальных посетителей. Некоторые прохожие уже остановились понаблюдать и послушать, а бармены, место которых было за стойкой, повылазили на улицу, и в портиках, где в древности проходили театральные представления, начался современный спектакль на актуальную тему.

– Che d’è sta repubblica? Что тут за республика, что за балаган? – Наш пожилой официант заговорщицки подмигнул и успокоительно похлопал Флорина по спине, но тот, захваченный своей следующей репликой, был уже непроницаем для подобных братских жестов.

– Ваши рабочие, которых поувольняли да повыпихивали из обустроенного быта, выходят на демонстрации, получают мизерное пособие, вешаются, сжигают себя заживо от отчаяния, – он прикрыл глаза и запрокинул лицо, словно поющий Гомер. – Знаете, сколько в Румынии итальянских фабрик? Они буквально расползаются по нашей земле. И какая-нибудь сшитая там для вас тряпка стоит здесь больше, чем месячная зарплата моей жены, которая там на вас вкалывает. Стоит больше, чем то, что я посылаю ей отсюда на наших детей, каждый день без страховки и гарантии рискуя больше их никогда не увидеть.

Посыл был дан мощно, и можно было быть уверенным, что во втором акте пьесы о тирании капитализма главный герой, которого, оказывается, как Одиссея, где-то ждала жена, наверняка совершит что-то весьма неожиданное.

Если бы я, приличная женщина в возрасте, уселась в тот момент справить свою нужду у всех на виду, это не было бы таким вызовом, как катастрофическое нарушение табу Флорином. Иммигранту, да еще нелегалу полагалось молчать, в крайнем случае – просить. Он мог случайно что-то услышать, но не смел ответить. Пространство, в котором говорились слова на чужом для него языке, должно было оставаться для него недостижимым. Не мог он вот так заявиться на равных с парадного входа. А прудящих теток тут повидали. Отвернулись бы в сторону, вот и все. Бомжиха, иностранка – что с них взять, недотеп. Во Флорина же они впились взглядами, как в грызуна, который в любой момент мог дать стрекача или напасть.

– Зверюги, которых вы так милосердно кормите прямо с руки, строят для вас и ваших детей квартиры, сидят с вашими мамашами за гроши. Благодаря им ваше государство намывает примерно два с половиной миллиарда ВВП. Что еще? За то, что у вас тут наблюдается хоть какой-то прирост населения, вы должны благодарить опять же экстракоммунитариев-варваров. Мы гарантируем вам пенсии, спокойную жизнь и смерть. Представьте, что завтра все иммигранты вдруг не вышли бы на работу. Фабрики, заводы, поля, теплицы, рестораны, супермаркеты, бензоколонки опустели бы, как в каком-нибудь научно-фантастическом фильме про смертельные вирусы. А что случилось бы с вашими стариками и детьми? Что касается преступности, цифры могут поспорить с предрассудками. Вы, наверное, слышали что-то о каморре, ндрангете, мафии? Даже дети из Норвегии и Южной Африки знают, что это один из самых успешных итальянских экспортов мира. Однако обвинять в каком-нибудь единоличном нарушении закона целые этносы – нецивилизованно. Вас же учили перед первым причастием, что ответственность за преступление всегда индивидуальна? А насчет этого ограбления скорее всего окажется, что виновниками были сами итальянцы. Если же нет, выбор хулиганами журналиста не случаен. Вот вам лично, – и он посмотрел на одну из женщин, – какая разница, кто убил, кто ограбил, кто задавил вашу тетю – албанец, конголезец или румын? Неужели вам или ей станет легче, если это сделает итальянец? Может быть, стоит признать, что важно просто не оказаться жертвой преступника, а какова его национальность, не имеет значения? Однако журналисты вновь и вновь подчеркивают это на каждом медийном углу, подкармливая ваш древний, плохо контролируемый примитивный расизм. Бедная Италия, господа!

В напряженной тишине звякнула кофейная ложечка. Казалось, либо вот-вот должны были грянуть аплодисменты, либо все закончится мордобоем.