Аппендикс - Александра Петрова Страница 30

Кофе здесь был еще хуже, чем у «сицилийцев», цены раздутые, выбор небольшой, зато заведение выходило амфитеатром прямо на сцену площади, и мы могли любоваться ею, словно первой балериной с бельэтажа.

Несмотря на Античность, в ней было что-то от юного, нагловатого московского размаха.

– Очень просто, – сразу расщелкнул орешек мой учитель истории, – над этой площадью витает Диоклетиан.

– И при чем же тут Москва? – посмотрела я на всякий случай наверх.

– Во-первых, он запачкался в крови мучеников, канонизированных всем христианским миром. Или его запачкали, потому что многих мучеников никогда и не существовало, во всяком случае в этом городе. А во-вторых, перечеркнув все кропотливые достижения римского права, свою солдатскую ручищу он протянул через века от первого и настоящего прямо к вашему Третьему Риму. Вот только в своих богоизбраннических амбициях вы через тринадцать веков совершили языковую подтасовку, потому что центр Римской империи называли не Вторым Римом, а Новым. Еле заметная нам разница, но для людей того времени она означала непрерывность той же Империи. Так что третий – просто самозванство или самохвальство, как у Муссолини. Но он хотя бы играл на своем поле.

Что ж, получалось, что название республики (общего дела) шло этой площади как корове седло. На этот раз я решила пропустить мимо ушей его каверзные невротические выпады. Мне было безразлично, считалась ли моя родина Римом или нет, зря он старался меня задеть. Ох уж эти румыны. Никак не могли обойтись без мизантропии и надрыва, а ведь нам нужно было успеть разместиться за столиком, чтобы поскорей начать разглядывать декорации, пока еще оставались хорошие места в первых рядах партера! Это местечко, когда-то восхитившее Петрарку, могло поводить не только по раздевалкам и банным залам с их грубыми лицами древних атлетов из крупной мозаики, но и по средневековым монастырским садам или по комнатам ренессансных дворцов, где случилось не одно преступление, – предвкушала я спектакль.

Мрачный осколок, оскал Античности цвета запекшегося мяса и поставленный напротив него аляповатый фонтан начала двадцатого века, на граните которого мы просидели так долго, отменяли привычные представления о прекрасном. Справа от церкви, которая была когда-то баней с бассейнами и спортзалами (а не как я привыкла, наоборот) замерли в многопудовой поступи кирпичные глыбы стен, будто доисторические животные, забредшие сюда по ошибке.

– Площадь республики? – Посмеиваясь, пожилой официант нашарил в широком кармане передника свой замызганный блокнотик. – Для нас, – он действительно говорил с явным римским акцентом, – «республика» значит хаос, галдеж. Кличка у площади совсем новая. Ее настоящее, многовековое название – Экседра. Но чем она в самом деле теперь не республика? Все куда-то бегут, толкаются, кричат.

Тотчас же его слова были подтверждены шумными возгласами. Служащие, вырвавшиеся с какого-нибудь совета-заседания, пришли наконец перекусить, пусть и в необеденный час. Устав от офисной рутины, они дружно накинулись на свежие новости.

– Вот вам и интеграция, о которой нам так увлекательно рассказывали, посмотрите-ка! Добро пожаловать разбойничать в нашу страну, дорогие гости! – за взвизгом отодвигаемого стула последовал глухой, хрипловатый голос из-за моей спины. – Интересно, почему прекраснодушные политики, которые тешат нас сказками о прелестях смешения культур, не объявят референдума, чтобы мы сами решили, согласны мы принимать этих сукиных детей или нет?

– Результаты были бы неподходящими, потому и не объявляют, – вступил второй, в произношении которого слышались слабые сицилийские нотки. – Посмотрите-ка, что происходит: режут, грабят каждый божий день, сотни смертей от рук иммигрантов, это же просто варвары! Никаких традиций, никаких устоев, забивают нас уже прямо у символа нашего города!

– Всех подпольных иммигрантов принудительно – в наручники и отослать отправителю, – откликнулся третий. – Этот сюрпризец нам приготовили наши милейшие политики, мерзопакостные коммунисты, будь они неладны. Все по их вине! Бедная Италия!

– Ты прав, вся эта гадость свалилась на нас вместе с Берлинской стеной. Но и церковь со всеми своими объединениями подсобила. Ведь ни в какой другой стране мира нет такого количества ассоциаций, обогащающихся под видом помощи несчастным, все эти святые отцы – просто волки в овечьей шкуре! Это при нашем-то кризисе мы должны отрывать от себя на их нужды по три миллиарда в год, когда они даже не платят налога на недвижимость! Странная у нас республика, нечего сказать! Оливкового масла, пожалуйста, – вернулся первый голос.

– Последнее время нам напоминают, что среди нас тоже были эмигранты, но мы-то несли образование и культуру отсталым народам! Уже столетия назад наши предки-католики, – и незачем напрасно обвинять церковь, – обучали темные народы. Строили школы, возводили храмы, делали прививки младенцам, которые до того мерли как мухи. А эти ведь – наоборот – гадят и разрушают. Вот Милан, например, был раньше прекрасным городом. Мы трудились, и все еще продолжаем, на всю страну, и город наш рос на славу, а сейчас – это просто касба, мусульманский притон.

Наконец я обернулась. Их было трое. Мужчины среднего возраста вполне симпатичной, хоть и затертой наружности. В руках у одного была раскрытая газета.

– Ну, снова старая песенка про Милан, который горбатится, когда остальные палец о палец не ударят. А Рим, конечно, – вор, который у вас все отхапал, да? И когда это Милан был прекрасным городом? Ты, наверное, его перепутал с Неаполем или Катанией, – засмеялся римец, а сицилиец улыбнулся в усы.

– Сперва выходцы с Юга, а теперь эти негры заполонили собой наши края, им, наверное, еще в детстве дают заглотить магнит, иначе непонятно, почему их прямо так и тянет на север, – продолжал бубнить обиженный миланец.

– Простите, а что произошло? – обратилась я, не дослушав, к еще одному мужчине, сидящему тоже с газетой в руках за соседним столиком.

– Не знаю, госпожа, о чем речь, я ничего не слышал, простите, – захлопнул он веки.

– Да о том, что вчера вечером у Колизея двое румын опять избили и ограбили итальянца! На этот раз – журналиста, – ответил за него миланец. – Вы заметили, кстати, что большинство преступлений совершается одними и теми же национальностями экстракоммунитариев? [22] Румынами, славянами, североафриканцами, ближневосточными. Вот их в первую очередь и нужно отправлять домой. Прямо под зад! Сами-то они к себе не жаждут, у них-то самих законы построже, чем в нашей добренькой Италии. Бросить их по одному в море с камнем на шее, вот и все. Никто по ним плакать не станет!

– Вот пусть из Милана и присылают подмогу, чтобы бросать. Наше море – ваши руки. Вы же так любите труд. Кто вам будет в Риме камни таскать, да еще и к шеям привязывать? – усмехнулся римец. В его паруса, кажется, дул уже совсем другой ветер.

– Господа, – из-за еще одного столика поблизости вмешался, подняв лицо от айпада, паренек с бородкой, – ведь есть презумпция невиновности: вина не доказана, нет смысла сейчас кого-то обвинять. Простите, но в вашей речи есть несуразности, – повернулся он к миланцу, – славяне, североафриканцы, ближневосточные, как вы выразились, все это – никакие не национальности. А румыны уже, можно сказать, не экстракоммунитарии. И откуда вы знаете, что это были румыны? Сам пострадавший подтвердил, что не мог разглядеть и по речи установить национальную принадлежность преступников.