У каждого в шкафу - Наташа Апрелева Страница 33

— Ага, канапе, — сказал лысый и смешно подмигнул.

Сам себе.

— Это вот эту скользкую дрянь ты так красиво называешь? — взвизгнула рыжая. — Это не канапе, горка какая-то. Ледяная. Дайте мне санки.

— Настоящий конский волос, — сдержанно пояснил Хозяин.

Гостиная комната находилась недалеко, за углом, и мало была похожа на гостиную комнату. Так одинаково, по крайне мере, говорили Наташе разные люди, оказывающиеся здесь в разное время.

Скорее можно было представить себя в небольшой кофейне: низкие-низкие квадратные столики темного дерева, низкие-низкие кожаные диванчики, удобные кресла, ворсистый ковер, настоящий камин. Рядом дровница, аккуратные, чистые березовые дрова, даже — дровишки. Классических очертаний кочерга.

У кочерги Наташа и разместилась, аккуратно сложив треугольное лицо на черно-белые пушистые лапки.

С мужчинами она еще могла иметь дело, они хорошо, несладко пахли, хвалили ее красоту и обязательно гладили шерстяной лобик, если Наташа, конечно, этого хотела.

Женщины же могли думать и говорить только о себе и были неинтересны голубоглазой аристократке.

— Может быть, выпить, — не изменил Хозяин своему обычному гостеприимству, — водка, виски, коньяк, — он заглянул в низкий-низкий барчик на колесиках, — мартини…

— Так это конечно, — удовлетворенно отозвалась рыжая, — это уж как говорится: день не пей, два не пей, а в три часа ночи — выпей.

— О чем будем разговаривать? — с напускным безразличием проговорил напряженно очкарик, теребя расстегнутый манжет.

Наташа подумала, что от него пахнет двумя женщинами сразу.

— О советских водолазных часах будем разговаривать, — сварливо ответила рыжая, — а вы уже начали… По-моему, было неплохо. Главное — по делу…

«а если я сейчас громко завизжу — так, как мне хочется, — то все очень удивятся»

— Как Федор? — участливо спросил лысый, снующий по гостиной в хорошем таком темпе. Наташа даже перестала за ним наблюдать, опасаясь головокружения.

Пестроволосая женщина, усевшись на диван, причудливо изогнулась в талии и разминала пальцы ног. Глаза она прикрыла от удовольствия. Не меняя позы, неразборчиво что-то пробормотала в ответ. Послушав напряженное непонимающее молчание общества, отвлеклась от массажа стоп и коротко доложила, что состояние стабильно тяжелое.

Лысый тяжело вздохнул и уселся на красный диванчик рядом с ней.

Хозяин аккуратно выставил на стол блюдца с различными орехами, нераспечатанную коробку шоколадных конфет, несколько хрустальных пепельниц в форме ракушек, сигареты «Gauloises» и «Marlboro».

— В ассортименте! — тихо воскликнула рыжая.

Лысый очень обрадовался жареному миндалю.

Очевидно, решила Наташа, в стрессовых ситуациях он по-дамски набрасывался на еду. Очевидно, ситуация была стрессовой для него.

— Ах, какой миндаль! — повторял он. — Как живой!

— Помните, — заговорила босоножка, — у Федора был какой-то чудовищный отец. Настоящий тиран, запрещал ему разговаривать с посторонними людьми, не выпускал на улицу…

«хороший коньяк.

во рту — привкус винограда.

то есть солнца»

— Почему был? — медленно выговорил Хозяин. — Он и сейчас замечательно есть. В Питере живет. Последние годы плохо себя чувствовал, Федор ему помогал, они стали как-то общаться. Встречаться.

— Да-да, — с непонятным воодушевлением подхватил очкарик, — помню, как Федор западал по телевизору, магнитофону и всяким таким делам. Дома у них не позволялось ничего этого не только иметь, но и признавать существующим. Из музыки он слышал только классическую, особенно ненавидел оперы.

— Помню, как на картошке он просто ошалел от концерта Алисы «Шестой лесничий»…

— Нет, он больше проникся «Кино»!.. Постоянно распевал: «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра-а-а…»

— А сам-то приехал из Ленинграда…

— Ага, где рок-клубы, движухи, подпольные концерты на квартирах…

— А слушал только «Князя Игоря»…

— «Улета-а-ай на крыльях ветра-а-а…» — вдохновенно пропела рыжая.

Наташа немного подвигала хвостом: эта малокультурная простушка ей была очень неприятна. Отсутствие элементарных манер. Крашеные рыжие волосы.

Неправильная одежда. Как можно ставить на себя такую печать обыкновенности?

Заговорил Хозяин:

— Однажды Федор уже спас мне жизнь. Мы тогда пили у Гусара в комнате, а бутылки прятали от его жены за окном, на карнизе, узкий такой карниз, в пол-кирпича. Весна, птички поют, почки лопаются, а мы гудим себе. Кто-то постоянно то подходил, то уходил, Гусар гениально играл на гитаре, вот это самое, помню: «Я устал пить чай, я устал пить вино, я включил весь свет, но стало темно, много лет я озвучивал фильм, но это было — немое кино!..» [23]Его жена потом рассказывала: захожу в комнату, сидят такие гаврики, поюу-у-ут себе, жизни очень радуются. Ни баночки, ни скляночки, ни стопочки рядом. И с чего поют, засранцы, — непонятно. Выхожу из комнаты, возвращаюсь через пять минут — еще пуще распевают, радуются жизни еще больше, и нигде ничего… ни в шкафу, ни под кроватью. Что за чертовщина?! А мы по очереди вылезали на карниз, разливали из литровой бутыли в стопочки, подавали друзьям через окно, все быстренько выпивали, ловкость рук и никакого мошенничества. И вот я оступился, идиот, пьяный был в дымину. Повис, пальцами за кирпичи держусь, эти сволочи там ржут, как кони, а я даже и заорать-то не могу, от ужаса, что ли. Болтаюсь себе. Даже и не думаю ни о чем. Тут Федор — откуда он взялся? Втащил меня.

Все помолчали. Курящие выкурили по сигарете. Выпивающие выпили по бокалу.

Лиловая рубашка с вышивкой дал уговорить себя на пятьдесят граммов водки. На жену бросил взгляд, как двоечник на домашнее задание по алгебре — со сдерживаемой ненавистью.

Наташа усмехнулась. Чужие мужья, чужие жены.

— Не знаю, с чего и начать, — заговорил наконец Хозяин, соединив руки за спиной и уставив светло-зеленый взгляд поверх голов, в темное окно.

— С начала? — сострил лысый. Дополнительно он наплескал себе добрую порцию виски и запивал орехи из широкого тяжелого бокала с толстым дном.

Наташа наблюдала за ним со скрытым возмущением. Так жадно, бесцеремонно кушать? В чужом доме?

— Хорошая мысль, — оценил Хозяин, — с начала. Оригинальная. — Отошел ближе к камину, бесцельно потрогал ногой чугунную дровницу в форме ладьи: — Только вот где оно, начало? Может быть, осталось у разбитого Таниного тела?.. Тротуар за общагой. Асфальтовая дорожка. Пустырь. Кучи дерьма. Собачьего и выброшенного из окон. Там Таня умирала, она умирала несколько часов. Пока мы спокойно ели, пили разведенный спирт, переписывали конспекты, думали какие-то думы или не думали никаких дум.