Бабочка на ладони - Катажина Грохоля Страница 33

— Что такое? Так никто со мной и не поздоровается?

— Господи Иисусе! — услышала она за спиной знакомый голос, запечатленный в памяти навсегда, на века, ничем не сотрешь. — Иисусе…

Юлия медленно повернулась.

Шесть пар глаз были устремлены на нее, шесть пар глаз самых близких ей на свете людей.

Обладатель голоса стоял у нее за спиной.

Их взгляды встретились. Сверкнула вспышка.

— Юлия, — представилась она.

А он схватил ее за руку, потянул к себе, повернулся… и вот они уже несутся вниз по лестнице, и только пустой дверной проем маячит позади.

Буба, Бася, Петр, Себастьян и Роза ошеломленно молчали.

Кшиштоф закрыл дверь.

— Так-то вот, — произнес он с нескрываемым недоумением. — Разрази тебя, сгорело все к чертям собачьим!

Отпихнув друзей, Кшиштоф бросился к плите. К сожалению, доставать запеканку и подавать на стол было уже поздно. Ее следовало поскорее вынести на помойку. На кухне воняло, сизый дым просочился в прихожую, а оттуда распространился по всей квартире.

— Они что, уже знакомы? — толкнула Роза Басю в бок, как только к ней вернулся дар речи.

— Я же говорила: их свела вместе молния. — Буба направилась на кухню и оценила ситуацию. — Каков хозяин — таково и угощение.

Себастьян посмотрел на Петра:

— Ты что-нибудь понимаешь? Я — вообще ничего.

Кшиштоф достал из холодильника три упаковки рыбных консервов, несколько банок тресковой печени и стал открывать их, ругаясь себе под нос.

А потом взял телефон и заказал для всех пиццу.

* * *

— А я слышала, что в Нью-Йорке одна неправительственная организация занимается не только пересадкой органов, но и наблюдает больных, которым что-то пересадили, и…

— Ты хочешь сказать — тех, кто выжил после пересадки, — прервал Кшиштоф Бубу. Ведь она всегда его прерывала.

— Да, Кшись, они же не зомби. — Буба посмотрела на Кшиштофа и заморгала. — В отличие от тебя, дорогой.

— Отстань от него. — Себастьян сердито взглянул на Бубу. Какое счастье, что Роза не такая!

Он пододвинулся к любимой поближе и взял ее за руку.

Совсем ледышка, холодная и неподвижная.

— Оказывается, клетки помнят все, — продолжала Буба, — пересаживаются не только органы, но и память. Одна женщина после пересадки сердца вдруг полюбила пиво и стала ходить на бейсбол, а ведь прежде терпеть всего этого не могла. И она решила не принимать средства, уменьшающие риск отторжения. До сих пор жива, кстати. Она уверена: только полное единение с донором может предотвратить осложнения.

— Буба, ты постоянно кормишь нас сенсациями. Медицина есть медицина: всегда найдется человек, для кого нормальные явления будут демонстрацией высших сил, а какой-нибудь падкий до сенсаций журналюга повторит бред психически ненормальных больных.

— Себастьян, я не сказки рассказываю и не журналистские утки. Исследовательский институт в Беверли занимается исследованиями видимых и ультрафиолетовых лучей и образами, связанными с прошлым пациента. У них есть доказательства того, что происходит некий неизвестный нам фотонный обмен.

— Пересадка сердца и новая память… — Кшиштоф повернулся: — И дорого это стоит? Я бы не отказался.

— О чем же ты хотел бы позабыть? — сощурилась Буба.

— О том, что иногда мне хочется тебе наподдать.

— Сейчас я вам обоим наподдам, — Петр схватил бутылку с водой, — неужели вы не можете не ругаться, даже когда разговариваете серьезно? Может, у вас взаимозависимость?

— Петр, займись-ка собой, малыш.

— Я не хочу, чтобы ты называла меня «малышом», Бубочка.

— А ты оставь нас с Кшисеком в покое. (Все взглянули на Бубу: ведь за все время она еще ни разу не вставала на его защиту.) Кшись думает о пересадке сердца, может, ему все-таки надоела жизнь без этой мышцы, а вы над ним насмехаетесь. Нехорошо…

— Буба, ты плохо кончишь, точно тебе говорю. — Кшиштоф неловко взял кусочек пиццы и уронил на свой зеленый свитер из верблюжьей шерсти. Пицца, как известно, обычно падает политой кетчупом стороной вниз, как кошка на четыре лапы… — Зараза! — выругался Кшиштоф и удалился в ванную спасать своего верблюда.

* * *

Почему моя дочь так далека от меня? Ведь я знаю о жизни все, я бы рассказала ей столько важного… если бы она пожелала меня выслушать. Кроме меня у нее никого нет, случись что, кому она будет нужна? Если ей тяжело, то мне в тысячу раз тяжелее, если она страдает, я умираю от боли, если плачет, мне в глаза словно соли насыпали.

Что же произошло? Чего я не сказала, не сделала, чему ее не научила, от чего не предостерегла? Почему она несчастлива?

Порой человек обманывается в своих чувствах. Она же не виновата, что ей попался негодяй. Надо взять себя в руки, нечего оплакивать неудавшийся роман. То был всего лишь урок, многому можно научиться. А я могу тебе помочь, доченька, помочь справиться с этой болью, с одиночеством, надо всего лишь поговорить. Откровенно поговорить.

Я тоже очень страдала, когда твой отец уходил, но он дал мне самое ценное в этой жизни. Тебя.

Не лезь на рожон, не увлекайся, будь осторожней, сосредоточься на работе, приди в себя, забудь на время о любви. Тебе необходимо повзрослеть, ты еще пока не понимаешь, что важно, а что — нет. Ну куда ты опять убегаешь?

Ты снова совершаешь ошибку. Я-то знаю, что такое одинокие дни и ночи, когда все хорошее так и встает перед глазами и вдруг осознаешь: больше никогда. И все, конец воспоминаниям, такая боль пронзает тебя. Ты еще познаешь вкус этой боли.

Милая, перед тобой вся жизнь, у тебя все будет хорошо, я верю в это. Но я до смерти беспокоюсь за тебя.

Где ты?

Что ты делаешь? О чем думаешь?

Когда уходил твой отец, я хотела умереть. Я не умерла только потому, что рядом была ты.

Но у тебя-то никого нет.

Боже милосердный, лишь бы ничего не случилось.

Почему ты не снимаешь трубку? Уже так поздно…

* * *

— Ну что вас на такие ужасы потянуло? — Розе было нехорошо. — Почему мы не можем поговорить о чем-то нормальном?

При одной только мысли о болезнях Розу бросало в дрожь, а они вцепились в эту тему надолго. И никто не обращал на нее внимания.

— С другой стороны, это просто здорово. Только представь себе: определенная энергетическая модель существует, и ее можно… пересадить пациенту, что ли. Если материя всего-навсего сгусток энергии, все возможно. Мы еще так мало знаем.

— На что мне излишнее знание, Себастьян? Розу подташнивало (это все пицца, точно), но в ванной засел Кшиштоф со своим запятнанным свитером.