Видоискательница - Софья Купряшина Страница 33

И как очнулся Анатолий Борисович под Медеей Гурамовной, пристраивающей на нем свое большое потасканное тело с остатками рыжей пакли в середине и таким огнем страсти в чреслах, который поднимал из гроба любой покойный хуй, и как Анатолий Борисович завелся, вылупился, вспотел, задрожал и задвигался, больно прищемив Медее грудь, а Наталка и Патлатка старались, соответственно, над Павлином Модестовичем и Вампиром Владимировичем. Это занятие поглощало их целиком: они не любили мыть посуду и копать огород, но могли полдня вращать и двигать задами, чтобы найти какие-то оптимальные точки и чувствовать восторг животворных волн, а когда кончать становилось невмоготу, они засыпали, и в избе тяжело повисал запах всяческих там извержений. И просыпались q одним желанием: кончить поскорее. Ничего они больше не умели в этой жизни, это было их призвание: тяжелый, рискованный, выхолащивающий труд, быстро старящий тела и души. Прямо Куприн какой-то. И вновь зарекались они, и клялись поступить в институт, но мужики вычисляли их уже при подаче документов и, угостив стаканом вина с конфеткой, сосредоточенно и гордо ебли в мужском туалете, и ничто не могло прервать круговорота порочных утех. Вот так, блядь.

Вскоре обиженные мужчины ушли, потому что бабы от перевозбуждения надавали им по умным волевым физиономиям и сказали, что такие женихи им не нужны, потому что заебешься ставить, а сами стали прибираться в избе, складывать слайды, прибивать вешалку, лизали друг друга с наслаждением, тщательно сплевывая, однако, остатки чужой спермы с секретом, поводили между ног горлышками бутылок и в изнеможении засыпали на скользких опухших цветках друг у друга…

А посреди ночи они проснулись все вместе в черной немой тоске, стали кружиться, подгоняемые сердцебиением, потом садились на пол, дрожа от страха и холода; они стонали, не в силах плакать, они катались по полу, просили у Бога сострадания, снова сбивались в кучу и видели то, чего нормальные люди не должны были видеть, глухие стоны стояли — словно над пепелищем, и мерцали во тьме три пары несчастных, обезумевших глаз.

— Периферическая телефонная служба сосудов. Если у вас… если вы забыли слово, звоните! Работают опытные… э-э-э психологи-ассоциаторы. Чтобы не практиковать телефон сей, реже употребляйте напитки крепкие, содержащие малые концентрации… э-э-э… веществ, способствующих. Приятные голоса, повышенная догадливость, терпение. Наш телефон прост для запоминания тем, кто родился под знаком Земли: 2–2–2. Звоните. Опытные шифровальщики, знакомые с цифровым синдромом: замена отдельных или всех слов цифрами (32–16 — надень мне теплую кофточку; 17–33–77 — иди отсюда).

Склероз — холодные руки и ноги;

Склероз — болезнь века;

Обусловлен жизнью.

— Вас слушают.

— Э-э-амм-м. Я.

— Да-да?

— Мне-э-э… Так… добры. Бобры.

— Да, что вы хотели?

— Сне слово нужно спромить.

— Это предмет, человек?

— Как вам… В угоду случаю пришлось прибрать. То, чем я душил последний раз этого… э-эх-х.

— Одеколон — «О’жён», «Блюз», «Саша», «Контакт», «Консул»?

— Я душил ея галстуком.

— Так что вы забыли?

— Как в суде называется стульчик?

— Кресло.

— Скамья подсудимых.

— ЧтО забыли вы?

— Бриться, бриться. Холодно там. Я забыл интерьер, который был тогда. Мои книги сгорели, мозги пропитались спиртом, я решил заняться спортом, но она подглядела, как я тряс животом перед зеркалом, в трусах и наушниках. Мне сорок два года. Я помещик. Мускулы мои налиты соком обновления. Мне стало стыдно, что она живот мой видит и бешеную пляску с движением бедер, ну знаете — туда-сюда! Дж-бз-тс-тс-тсс! И стыдно вообще — как бывает: будто укол или слово, и краска заливает, и столбенеешь, и… словом, умирает язык.

— Простите, служба наша нацелена на вспоминание одного слова. Если вы хотите выговориться, звоните в «Доверие».

— Да, на воспоминание. Я хотел вспомнить — как восполнить, наполнить янтарною жидкостью сосуды… Ну вот, про живот. Окно, у которого я плясал, выходит на балкон. Она на балкон пришла, дабы из железного жбана железною же вилкой капусту достать. Надела платок — все-таки улица, центр терморегуляции (а мне все говорят: ты не говоришь — формулируешь; тебе бы английский, опишешь научно и завтрак, и климакс, ты с жизнью — как с прибором, и она тебя так же…). Она на балкон пришла, заглянула в окно — там я — дз-бз-тс-тс-тсс… И не стала смотреть — чуть уголок губы взвела и глаза опустила так: вот в чем казус-ужус. Вроде бы она не видит этого, а я видел, что видела и — опотрашИлся от сугубой толстой тоски. И тело мое отскочило в ужусе — видала! И я побежал, и насел, и галстук сыскал, и матушку — Рашель Ароновну — дух выпустил. Пела она: щипиди-книпиди, бобе гебакт… — так помнится. А она — капустки сыночку, все ж таки пост, закуску, рыбу — все как… Матушка ослабла — и-и-и-и-и —

Огонек сигареты моей — дрожащий конус, похоже — горячий металл, и звенит, о пепельницу биясь, а я голый, и по-турецки здесь, на кровати. Не мыл, не ел. Что мне теперь — матушка, Рашель Ароновна, не жива.

Что же гудите вы трубкой — вы гудом выражаете, что я есть скотина? Ну так ругайте разнообразнее, уже гудите с полчаса. А я посижу — пойду пить. На груди моей волосики рыжие, в паху — рыжие, рыженький весь я. Посадят — появится матерьял для моей повести — я давно не освежал впечатлений. Следующие десять романов — все про убийство пойдут; я пишу у себя в Толстопальцеве, на своем этаже, в поместье, а мамочка моя, Рашель, не споет мне более «ас дер раби элимелех…». Не гудите, меня раздражает.

Холодная синяя сталь приятна теплеющим пальцам. Словно жилы Иисуса нервы натянуты. Скоро — будет время мольбы. Я слушаю тело. Но нет сил видеть что-нибудь, кроме рук, слышать что-нибудь, кроме повторов.

— Сними мне тоску стаканом виски.

Поздно; листы улетают с кровати, и, падая под звуки аккордеона, я успеваю почувствовать хотение; и во сне хочется пить. Я хочу сказать что-нибудь, глядя на рубиновый брус чердака, но понимаю, что это бессмысленно. Розовые дома инородны.

Девочка в апельсиновом пальтишке держит в руках дощечку; темно-карие глаза; такой свет может быть только осенью — словно целый день заходит солнце и сочные рыжие тени на всем.

— Сними мне тоску — как кольцо.

Поздно. День высветляется по краям, как бумага, и так же сгорает.

Здравствуйти № 55!

Пишу по брачному объявлению. Живу я в Лесном Городке. У нас тут леса. Занимаюсь онанизмом вырезыванием по дереву выжигаю тоже. Рост 190, вес 180. Приезжайте к нам зарежу гуся или еще кого. Играю на фортепьяне. Сочиняю стихи по настроению. Например