Обращение в слух - Антон Понизовский Страница 36

Я говорю: «Почему так идём?»

А он мне: «Да, — мол, — какая разница?.. там дорожка, никто не видит…» — ну, нашёл предлог человек. Видать, уже попробовал девочек и имел представление. Ну а я — это я уже сейчас битая, как говорится, а в то время не соображала.

Ну, и вроде бы целоваться пошёл, то-пятое-десятое, а потом начал зажимать и хотел, конечно, изнасиловать.

Но я человек сильный, я занималася спортом, занимала по школе первое место. Я его ударила по башке, силой вырвалась, ну и ходу!

А, велосипед-то с ним был! вот чего помешало. Велосипед-то — его ж нельзя было бросить… В общем, так и убежала я от него. И больше он туда к нам не появлялся, и никогда не приходил.

Двадцатого февраля была свадьба. Через год с лишним у нас родился сын. И его вызывают на перекомиссию, мужа.

Потому что он раньше работал на химзаводе, и у него образовалося тёмное пятно на лёгких. Его комиссовали, с завода тоже забрали. И он устроился, где бетонные плиты делали…

И тут его переобследуют: затемнённых пятен никаких нет, ничего — и приходит повестка. И в двадцать четыре года его забирают в армию. А я остаюся с ребёнком, которому год и два месяца.

Я отцу своему говорю: «Пап, его в армию взяли — я с ребёнком пока вернуся домой?» Он сказал: «Нет. Ты пришла жить туда — и чтоб не сказали, что ты гуляла, таскалась, оставайся там, покаместь муж не вернётся».

Я осталася в доме со свёкром, свекровью, с золовкой, с бабушкой с ихней и с дедушкой. Я им была выгодна, потому что умела всё. У меня ребёнок маленький, год два месяца — я колясочку в зубы, молочко в бутылочку — на огород, картошку посадить, капусту, помидорчики, огурчики, всё потяпать, курочки… Дома во дворе воды не было — ходила к соседям за водой. Уголь, дрова — всё рубила сама. А все ихние, как говорится, родственнички, родные — кто отдыхал, кто гулял, — я к вечеру должна была приготовить кушать на всех. Они приходили, кушали и уходили, я оставалась снова: уборка, готовка, стирка, огород — это всё было моё. Так я у них жила…

Муж пришёл с семнадцатого на восемнадцатое июня. Два года и двенадцать дней. Пришёл он ночью, в окошко постучал…

Конечно, плакала… (плачет)

Но долго мы не прожили.

Пришёл он с армии и говорит: «Мне положено месяц отпуска».

Ну… мужчина он есть мужчина. Напротив дома — вот, через дорогу перешёл — магазин. Вино, карты, пиво — и он отдыхает.

Я в шесть часов утра встаю, одеваюсь, завтрак готовлю на мужа, ребёнка на плечо — на электричку, потому что у нас там река, железный мост, если пешком — час идти, а электричкой — семь-десять минут. Я ребёнка на руки — добежать до садика и ещё на работу успеть… На работу, а как же?! Ребёнку было семь месяцев — я пошла на работу: мне жить не на что было. На что мне жить? Кто меня будет кормить-обеспечивать? А с работы нужно добежать снова до садика, на электричку, и обратно…

Я говорю: «Ты же ездиешь в центр — хоть один раз зайди в детский сад, забери».

«А мне некогда».

Я говорю: «Хорошо…»

Прошёл июнь-месяц, июль, начинается август-месяц — я вижу, что дело не сдвинется в жизни. И в центре, где детский сад, я нахожу жильё. Это знаете что было? У бабульки сарай, в котором раньше жила корова. Они там переоборудовали немножко, и стали сдавать. Входила туда кровать детская, наша кровать, гардероб двухстворчатый небольшой, всё.

Я собираю все вещи свои, говорю: значит, так. Мы с ребёнком уходим жить на квартиру. Я пришлю машину с работы. Если ты идёшь со мной жить, значит, свои вещи собери. Если ты не идёшь — погрузи, пожалуйста, мои вещи, и водитель мне привезёт куда надо.

Он приехал с вещами, всё погрузил, и у него заболел желудочек. И его положили в больницу. Не помню, за что мы тогда поругались, но я сказала, что «я к тебе не приду». Он сказал: «Можешь не приходить». Но у меня человеческая душа, всё на свете — я день не пошла, два не пошла, на третий день собралася, ребёнка с садика забрала и купила — помните, раньше были такие — кефир, ряженка: баночки такие стеклянные… Нет, вы этого не застали.

Пришла, поговорили, и это всё сухо так, сухо… Я говорю: «Ладно, вот я тебе принесла — вот кефир», то и сё, вытаскиваю из сумки отдаю. Ребёнок с детского сада, просит: «Пап, дай мне ряженочки, дай сметанки».

А он говорит: «Мама мне принесла».

Если б я принесла одну банку. Если б я принесла две банки. Я ему принесла шесть! Он эти все баночки положил в карман и ушёл.

Мой ребёнок кричал, орал: «Папа, дай сметанки!» Он не дёрнулся, не обернулся и не дал ни единой баночки. А? Факт — отличный.

Так. Дальше.

Я к нему ещё пришла несколько раз — я его не застала в больнице. Я поняла, что он где-то гуляет. Но в больнице же мужики солидарны — не скажут. Ну, как и женщины. Но мужчины, я поняла, хуже женщин в некоторых случаях. Ну не будем сейчас.

Вышел он из больницы. Ещё живём.

А в то время он у меня хорошо играл на гитаре. Выступал в ансамбле. И он, значит, мне говорит: «Ты знаешь, я там нашёл одного друга, мне надо туда сходить настроить гитару, то-пятое-десятое».

«Ну, иди».

Пошёл — вернулся хороший.

Ну, хорошо…

Проходит ещё три-четыре дня. «Я сегодня пойду снова, мы будем записывать что-то…»

«Иди».

Снова пришёл такой.

Хорошо…

А после этого оказалось, что он в дружине: «У нас на работе дружина образовалась, и мы пойдём дежурить по городу».

Я: «Очень хорошо…»

Ну и всё в таком духе.

А ещё когда мы у свекрови жили, у меня была такая для мыла мыльница. Я все денежки складывала туда в мыльницу. И когда я за денюжками полезла — что-то меня цапануло: денежек не хватает!.. Я взяла, на коробочке сбоку карандашом написала, какая сумма.

Второй раз полезла — там нет сто рублей! А в то время сто рублей — это было просто сумасшедшие деньги.

Потом он мне говорит: «Дай мне деньги».

Я ему говорю: «Ты мне скажи, пожалуйста, вот там в коробочке — ты денег сколько взял?»

«Я ничего не брал».

Я говорю: «Как это так не брал? Там сто рублей нету!»

«Да это ты обсчиталася».

Я говорю: «Пойдём». Я его подвожу, вытаскиваю коробочку — а там сбоку написано число и капюры. Я говорю: «Вот, видел?!»

«Ну, я не знаю, куда девалися».

Я: «Где деньги?»

Он: «Я не помню».

Я говорю: «Хорошо… Бог тебе судья».

Теперь рассказывать буду ужасную вещь.

Значит, он стал делать так. Приходит пятница — он мне говорит: «Я ребёнка заберу с собой. Мы уедем к бабушке, чтоб тебе не мешать. Потому что тебе постирать, приготовить, убраться, дров нарубить, печку натопить… — Он меня освобождает от ребёнка, понимаете? чтобы вроде мне легче было. — …А я приеду в субботу».