Богиня маленьких побед - Янник Гранек Страница 36

За всю свою жизнь мне еще никогда не было так страшно. Я буквально корчилась от боли, все мои внутренности сжимались от беспокойства и тревоги. Но мне приходилось скрывать охватившую меня панику, дабы сберечь нервы Курта. Он демонстрировал спокойствие, не предвещавшее ничего хорошего. За несколько дней до отъезда, когда мы еще даже не были уверены в том, что получим визы, он прочел в Берлине лекцию о континуум-гипотезе. Как он мог думать о своей математике посреди всего этого кошмара? Несмотря на то что мир – от Вены до Берлина и от Владивостока до Йокогамы – наводнили люди в военных мундирах, он безапелляционно утверждал, что война продлится недолго.

Меня томило великое множество вопросов. Почему нас выпустили? Это наверняка ошибка, и на границе нам надо ждать ареста. Как добраться до Тихого океана, проехав по коммунистической территории с германскими визами? Нужно было бежать, пользуясь советско-германским пактом о ненападении, открывавшим дорогу на восток. Я никак не могла понять, как Сталин и Гитлер могли скрепить своими подписями столь противоестественное соглашение. И это после всего, что говорилось в Вене об этих красных чертях, от которых нас нужно было защитить! Кто может помешать Гитлеру наброситься на русского колосса после расправы с Польшей?

Я пыталась спрятаться от всего этого, с головой уйдя в хлопоты: как лучше всего уложить один-единственный чемодан? Как начать жизнь с нуля с такими крохами в руках?

18 января 1940

Бигосово

Здравствуйте, мои дорогие.

По всей видимости, после этого письма следующую весточку от меня вы получите не скоро. Мы стоим на русской границе. Поезд на Москву немного опаздывает. В городе полно переселенцев, в том числе евреев, бегущих в Советский Союз. Перроны забиты чемоданами, насмерть перепуганными людьми и плачущими детьми. Очень холодно, я очень благодарна тебе, мама, что подарила мне свою шубку. Она мне ой как пригодится! День я потратила на то, чтобы кое-что купить в последнюю минуту. Та же самая мысль пришла в голову и всем остальным. Теперь в этом городе не осталось ни одного одеяла и ни единой пары носков. Мне пришлось запастись шерстью по цене, которую даже назвать стыдно. Думаю, что теперь во время нашего долгого путешествия мне будет чем заняться.

Мы познакомились с семьей венгерских эмигрантов по фамилии Мюллер. Они, как и мы, пытаются добраться до Соединенных Штатов. Эти люди покинули насиженные места с минимальным количеством багажа. Подлинность их бумаг вызывает у меня подозрения. Отец семейства врач, что не могло не вызвать у Курта интерес, но только до того момента, как он назвал свою специальность: психоаналитик. Как бы там ни было, у них нашлись общие темы для разговора. Мюллер знаком с работами моего мужа. А вы знаете, что в сентябре в Лондоне скончался доктор Фрейд? Трое их детей, двое довольно больших мальчиков и очаровательная дочурка, устраивают адский шум. Курта они очень утомляют, но я с превеликой радостью вожусь с маленькой Сюзанной, прелестной, как ангелочек. Она так похожа на нашу Лизль в детстве! Все дети, как и их мать, белокуры, и в этом их преимущество – так они привлекают к себе меньше внимания. Курт совершил налет на последнюю аптеку, попавшуюся нам по пути, и теперь у него есть чем лечиться, пока мы будем ехать по Транссибирской магистрали. Питание, скажем так, я бы назвала приемлемым.

Курт передает вам привет. Тысячу раз обнимаю вас и целую. Мне вас очень не хватает.

Ваша Адель

Продержаться мгновение, а потом еще и еще. Не паниковать. Откопать в себе другую личность, способную на все, и запереть на все замки маленькую трусливую девочку. Прекрасно зная, что в один прекрасный день этот ребенок заголосит с такой силой, что мне придется открыть ему дверь, и тогда он будет безутешен. Я потерялась на просторах незнакомой страны с человеком, не желающим ничем заниматься. У меня не было выбора. Мне пришлось поднять паруса, чтобы мчаться быстрее этого мертвящего ветра, быстрее даже самого страха.

В толпе окружающих меня растерянных людей я пыталась помогать, давая всем советы. Оскорбляла служащих, когда в том была необходимость или просто возникало желание. Делала вид, что забыла, что на самом деле мы были лишь гонимыми жертвами. Нас преследовал не тот отвратительный зверь, который нацелился на Мюллеров: в моих кошмарах форма СС отсутствовала. Моя тварь притаилась в душе Курта и теперь ждала своего часа, вожделенно глядя на семена тревоги, посеянные этой поездкой, конечный результат которой терялся в тумане. Я выпрямилась и приказала внутренностям успокоиться. Я писала безумные письма, пропитанные ложью. Давала проводнику деньги, чтобы он принес приемлемый чай. Творила чудеса, чтобы заполучить дополнительное одеяло. И часами вязала, чтобы унять дрожь в руках.

20 января 1940 Москва

Здравствуйте, мои дорогие.

Мы проездом в Москве, пробудем здесь несколько часов. Холод на улице просто собачий. Я даже не могу выйти из вокзала, чтобы купить еды. Несколько спекулянтов по баснословной цене продали нам кое-какие припасы прямо на перроне. В основном скверного качества водку. Это письмо я вручаю русскому музыканту, с которым мы познакомились в поезде. Представляете, он знает «Ночную бабочку»! Надеюсь, он окажется достаточно порядочным человеком, чтобы не пропить деньги, которые я дала ему на почтовые марки. Несмотря на все неудобства, связанные с поездкой, атмосфера вокруг царит веселая. Люди играют и поют, чтобы хоть чем-то себя занять. Некоторые вагоны превращаются в настоящие вертепы. Курт чувствует себя хорошо, даже понемногу работает, особенно когда его не очень донимают шум и табачный дым.

Я столько о вас думаю, что порой мне кажется, что вы стоите где-то рядом на перроне. Ну ничего, в нашей жизни еще будет перрон, на котором мы все встретимся.

С горячим приветом,

Ваша Адель

Я написала эти строки, хотя сама ни во что больше не верила. Затем склонилась к Курту: «Не хочешь черкнуть пару строк?» Он ответил отказом. «Да не переживай ты так за них!» Он даже за собственную семью не тревожился. Его больше беспокоило, что нам подадут на обед.

Я вышла из вагона и отошла в сторонку, чтобы покурить. От этих турецких сигарет, не в меру ароматизированных, меня тошнило, но мне нравилось вертеть в пальцах золоченый ободок у них на конце. Поездка выдалась долгой, мне было на редкость одиноко, я страдала от отсутствия интимной близости с Куртом.

Чтобы как-то скрасить ожидание, группка музыкантов устроила перед равнодушной толпой импровизированный концерт. Я вглядывалась в прохожих, тщетно пытаясь увидеть знакомые силуэты: матери, семенящей своими маленькими, озабоченными шажками; Лизль, вечно витающей в облаках; и Элизабет, за что-то ей выговаривающей. Отца, с неизменным окурком в углу рта и «Лейкой» на шее, видевшего мир через объектив фотоаппарата, внимательного к деталям, но неспособного составить представление о целом. Мне больше не суждено было их увидеть. Превратности войны вскоре отнимут у меня его и Элизабет. Мне вспомнилось, как он, багровый и потный, будто заправский носильщик, все бежал за поездом, разлучавшим нас навсегда. Таким он и запечатлелся в моей памяти. Старик. На перроне он прислонился к колонне, чтобы перевести дух. Рядом с ним – три женщины, как мне показалось, комкавшие в руках носовые платки. У меня в глазах не было ни слезинки.