Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 36

Часы тикали. Следовало бы задернуть гардины: парк и далекие луга за стеклами казались пустыней. Но Саре так не хотелось подниматься с места! Тишину нарушил крик совы. Можно было бы почитать, но от книги ее отделяли три лестничных пролета – слишком большое расстояние. Она выпрямилась, повозила ногой по ковру, кошка перекатилась на спину, Сара задумалась. В голове проносились мысли о фейерверках и танцах, о чудесах силы и ловкости в амфитеатре Астлея, о воланах, которые она то отпарывала, то вновь пришивала, о волосах, которые она завивала нынче, о бальных платьях, что кружились сейчас по отполированному светлому паркету цвета сливочной помадки, между зелеными мятными колоннами, под канделябрами из леденцов. Она думала о Незерфилде, и о Лондоне, и обо всем мире, простирающемся там, в темноте за окнами.

Сара нехотя встала, подошла к буфету и плеснула в рюмку канарского вина. Семь бед – один ответ, а в последнее время она, Сара, отвечает даже за то, чего не натворила. Она отпила глоточек. Вино было сладкое и пьянило.

Стало быть, она у миссис Хилл в немилости. А сама-то миссис Хилл, понятное дело, непорочна. Ни разу с того дня, как родилась, миссис Хилл не допускала оплошностей, ни разу не садилась в лужу, потому что даже близко ни к одной луже не подходила. Она ни разу не выбиралась за пределы этого тесного мыльного пузыря под названием Лонгборн, однако все знает лучше всех и по любому вопросу всегда имеет собственное мнение. И всегда уверена в своей правоте. А по правде говоря, что может знать миссис Хилл об этом мире, о людях, да вообще о чем угодно, коль скоро она ничего в жизни не видела, кроме домашнего хозяйства, да своего шамкающего старика мужа, да заботы о Беннетах?

Эти Беннеты! – думала Сара, наливая себе другого вина, на сей раз хереса, чтобы ни из одной из бутылок не убыло чересчур много (если бы это обнаружилось, все претензии оказались бы к мистеру Коллинзу, уж очень охотно его здесь винили во всех грехах). Миссис Хилл так раболепствует перед хозяевами, будто они какие-то божки. Ну а Сара не собирается ей подражать. Ни под каким видом. Она не желает довольствоваться такими крохами. Впрочем, миссис Хилл, если разобраться, не принадлежали даже крохи: все, что она чистила, пекла, жарила, штопала, вязала, латала и чинила, все, к чему прикасались ее руки, – все это уже изначально принадлежало или предназначалось кому-то другому.

Сара допила и наполнила рюмку содержимым третьего графина.

Часы пробили половину часа. Интересно, что поделывают барышни: только добрались до Незерфилда или уже танцуют на балу? В муслине, легком, как взбитые в пену яичные белки, банты на туфельках так и мелькают, то пропадают из вида, то вновь появляются, на головках косы, и локоны, и цветы. Хороши, как конфетки в изящных обертках.

Сара отпила еще глоток. Эта штука оказалась жгучей.

А коли все это убрать – банты, муслины, все эти нарядные обертки, – что тогда? Вот интересно, будь у барышень Беннет загрубевшие руки в мозолях, потрескавшиеся губы и деревянные башмаки, посмотрел бы на них хоть один джентльмен? А если бы и посмотрел, то каким взглядом? Одобрительным, но бесстрастным, какого удостаиваются настоящие леди, или масляным, липким взглядом из тех, какие в «Памеле» мерзкий хозяин бросал на свою горничную? Как на предмет, которого он без колебаний мог коснуться и сорвать с него обертку?

Сара осушила рюмку, насухо протерла передником и водрузила на место.

Вернувшись на кухню, она попыталась доделать то, что осталось незаконченным. Поскоблила стол, приготовила все к возвращению семейства: молоко, бисквиты, вазочку колотого сахару.

Мы с вами могли бы прогуляться. Во второй половине дня, когда закачиваются домашние хлопоты.

Ночь выдалась ветреная, дождливая. Большая яркая луна то пряталась, то выплывала из-за туч. Сара, вглядываясь в темноту и то и дело спотыкаясь, шла по истоптанному коровами полю. Она думала: «Как же хорошо на свежем воздухе! Нужно было решиться и раньше, намного раньше выйти из дому». В конце концов, не так уж сейчас и холодно.

Она увидит Незерфилд, освещенный и украшенный по случаю бала, услышит музыку, полюбуется роскошными туалетами и хоть немного поглядит в окно на танцы. Пойти на бал ей нельзя, но уж одним-то глазком взглянуть можно! Потом она разыщет Тола Бингли – Сара не забивала себе голову прозаическими размышлениями о том, как именно она найдет Тола Бингли, – и, возможно, поболтает и покурит с ним. Сейчас ей даже хотелось закурить. Ведь он же предлагал ей встретиться и прогуляться, не так ли? Поздновато, конечно, но разве не следует развлекаться, если представилась возможность? Ведь все так поступают.

На протяжении всего трехмильного пути Сара, натянув капор до бровей и туго завязав ленты под подбородком, предавалась решительному и бурному самооправданию, пыталась плотней укутаться в поношенный синий плащ да отпивала украденное из буфета горячительное. Добравшись до границы незерфилдских владений, она наткнулась на небольшую калитку и вступила в парк.

Дорожка, при дневном свете довольно широкая, в темноте непонятным образом сузилась: деревья подступили ближе, и сучья над головой зловеще заскрипели от порывов ветра. Вытянув руки, Сара натыкалась на вощеные листья лавра и колючки бирючины, и за каждым кустом ее подстерегали неведомые опасности. Ей доводилось слышать – рассказанные жутким шепотом – мрачные рассказы о девушках, которые отправлялись на гулянки, но не возвращались назад, или возвращались с помутившимся рассудком, или приносили в подоле. Саре стало не по себе, но тут она услышала музыку. Звуки, долетавшие с ветром, то исчезали, то возникали вновь. А потом кусты расступились, меж ветвей замерцали огоньки, и музыка теперь звучала громко. Сара вмиг забыла давешние страхи.

Деревья здесь росли далеко друг от друга, их голые ветки нависали низко над головой и постукивали на ветру. Сара почти вышла из-под их сени. Перед ней раскинулся газон, за ним подъездной круг, еще дальше – сам дом.

По облицованному мрамором фасаду проносились тени от плывущих по небу туч. Окна не были занавешены; внутри двигались фигуры, четкие силуэты вырисовывались в свете горящих свечей. Экипажи гостей, по-видимому, отогнали за дом, потому что аллея была пуста и подъездной круг, также пустой, белел при свете луны. Джеймс, наверное, там, в комнате для слуг. Попивает пиво и играет в кости. Ведь это же Джеймс, кто знает, что у него на уме, кто знает, чем он вообще занимается, когда уезжает из Лонгборна.

Сара прокралась по газону и остановилась на гравийной дорожке, на освещенном пятачке. Задрав голову, она попробовала заглянуть в высокое окно. Ветер трепал на ней плащ, ерошил волосы, выдергивая их из-под капора. Внутри было очень многолюдно, просто яблоку негде упасть, Сара узнала Шарлотту Лукас, стоящую рядом с Элизабет, рассмотрела еще Китти и Лидию – те, хохоча, болтали с двумя офицерами в красных мундирах. А потом мистер Голдинг подошел и встал у окна. Его собеседником был мистер Лонг в черном сюртуке священника. Сара даже слышала, о чем они говорят, так близко она стояла: лисица передушила птиц, пора бы устроить охоту… дороги отвратительны… прескверная погода, но, уверен, она не может затянуться надолго…