Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 37

Штукатурка колонн отнюдь не была зеленой, как мята. Конечно нет. И пол был не из сливочной помадки. Освещали зал свечи в простых хрустальных канделябрах, а вовсе не в леденцовых. Да Сара, по правде говоря, ничего такого и не ожидала. Незерфилд – не пряничный домик, а просто удобное, красивое, чудесное жилище. Но люди! Сара только диву давалась, какие же обычные на этом балу собрались люди. Конечно, тут были бравые офицеры и мистер Бингли с сестрами и друзьями, такие нарядные, такие богатые, прямо дух захватывает. Но кроме них – только Лонги, да Лукасы, да Голдинги – всё те же старые соседи, что год за годом являлись с визитами в Лонгборн и ждали ответных визитов Беннетов. Они были знакомы целую вечность и все это время играли в одни и те же карточные игры, ели на ужин одни и те же блюда, танцевали одни и те же старые танцы, даже туалеты носили одни и те же, а если и новые, то пошитые из тканей, не раз виденных Сарой в мануфактурной лавке, где они пылились месяцами. И вот все они здесь – знакомые ей до последней веснушки и морщинки, со своим несвежим дыханием и оспинами, с подагрической хромотой – высказывают все те же мысли, ведут все те же разговоры об охоте, дорогах и погоде, что вели из года в год, из года в год.

Как только они сами все это выдерживают?

Тяготившая Сару зависть вдруг стала легкой, как дым, и улетела по ветру. Девушка отвернулась. Ей это недоступно, но и что с того? Оно ей и не нужно. На сердце стало совсем легко, и от чувства освобождения слегка кружилась голова.

Сара уже приближалась к аллее, когда заметила в темноте красную искорку. Интересно, что это за огонек? Казалось, он висит в воздухе сам по себе. Но внезапно – Сара даже вздрогнула – огонек взмыл вверх на фут-другой, разгорелся ярче, жарче, потом снова упал, бледнея, и повис в каких-нибудь двух футах от земли.

Только тогда ее осенило: да это же тлеющий кончик тонкой сигары! Тут в кустах зашелестело, и совсем рядом с Сариным показалось лицо Тола Бингли.

– Здравст… вуйте. Кто это там?

– Добрый вечер, мистер Бингли…

– Неужели это юная Сара?

– Это я.

– Ну-ну. Пришли посмотреть на праздник?

– Да… да.

Тол выступил из тени на лунный свет. Покопавшись в нагрудном кармане, он вытащил какой-то предмет и протянул ей. От Тола сильно пахло спиртным.

– Пзвольте вас угостить!

Сара заколебалась. На самом деле ей больше всего хотелось оказаться дома, на лонгборнской кухне, у теплого очага с чашкой чая.

– Хлебосольное место этот Нзерфилд. – Тол старательно выговаривал слова, но язык у него все же заплетался.

– Мне, наверное, лучше…

– Радушное место, не сравнить с тем, откуда я приехал, – продолжал он. – Ну же, просто попробуй.

Она взяла то, что он ей протягивал.

– Эт’ ром, – пояснил Тол. – Лучший ром Бингли, прямо с плантаций.

Сара отвинтила крышечку и поднесла фляжку к губам. Она не ожидала, что огонь полыхнет в горле и в носу.

– Хорошая штука, э?

Из освещенного зала донесся взрыв смеха, он пролетел над ними, стоящими вдвоем здесь, в темноте.

– Славно веселятся, – заметил Тол. Он слегка пошатнулся. Сара возвратила ему фляжку. – Глядя на них, можно пдумать, что в этом мире вообще нет других дел, как только тнцевать, пить и хохотать, да еще вкусно есс… есть. А потом прснуться в полдень, откупорить бутылочку вина – и начать все заново.

Сара пристально смотрела на него. В промокших башмаках ноги у нее совсем замерзли, ветер леденил щеки, играючи выдувал из-под капора прядки волос, щекотал уши.

Птолемей, судя по всему, оседлал своего конька. Он затянулся тонкой сигарой и струйкой выпустил дым.

– Гадкие они люди по большей части, ты так не думаешь? Прямо животные.

Сара растерянно моргнула. Точнее, медленно прикрыла глаза, и тут же голова у нее пошла кругом, а к горлу подкатила тошнота. Она судорожно глотнула.

– Только на то и годятся, чтобы доить их, стричь шерсть и пускать на окорока, – продолжал Тол.

Он снова протянул Саре фляжку. Она потрясла головой, пытаясь вернуть ясность мыслям, ей казалось, что кто-то снял крышку с глиняного кувшина, оттуда вылетела туча мух и с жужжанием принялась виться вокруг нее.

– Но мы-то с тобой, Сара, мы с тобой знаем, что к чему.

Рука Тола легла на ее талию, он привлек девушку ближе и крепко прижал к себе, очевидно вознамерившись поцеловать. Весь мир, казалось, замер перед тем, как совершить невероятный кульбит. Тол Бингли, чудесный, великолепный Тол Бингли! Он принадлежал другому миру, миру лондонских улиц, танцев и развлечений, табака и дальних стран, где теплый воздух согревает, как ванна, где никто не мерзнет на ледяном ветру. Если Сара сейчас его поцелует, то отправится туда вместе с ним – скользнет в его мир и поплывет по нему легко, как плавают в воде рыбки.

Он нагнулся ближе, дохнул ей в лицо дымом. И вот уже его мокрый рот прижался к ее рту, она почувствовала вкус дыма, рома, и его зубов, и лука, а его губы зажали ее губы – ох, как же дышать, когда тебя целуют? – а из дома все неслись музыка и невнятный гомон, а ветер налетал и тянул их куда-то, и она думала: я этого хочу, я же знаю, что хочу этого. Ведь только так и можно попасть из одного мира в другой.

У всех членов семейства, спустившихся к завтраку, был усталый вид. Даже у мистера Коллинза, от которого как от священнослужителя можно было бы ожидать большей умеренности в удовольствиях, в лице проступила нездоровая желтизна. Сара и сама чувствовала себя неважно: словно кто-то воткнул ей в голову нож и время от времени щелкал пальцем по его рукояти.

Прислуживая, она старалась не смотреть в сторону стола: ее мутило от вида пищи, которую клали на тарелки, пережевывали и глотали, от мерного движения челюстей, от звука, с которым прихлебывали чай и кофе. Слова Тола снова и снова возникали в памяти сквозь дурман и беспамятство вчерашнего опьянения. Животные, вот они кто; коровы, овцы и свиньи; только на то и годятся, чтобы доить их, стричь шерсть и пускать на окорока. Но мы-то с тобой, Сара, мы с тобой… Сейчас, когда она наблюдала, как хозяева рассматривают еду, как хватают и обнюхивают каждое появляющееся перед ними блюдо со сдобными булочками, беконом и яичницей, эти слова приобрели для девушки буквальный смысл.

Не следовало оставлять Сару всю ночь дожидаться Беннетов, с запоздалым раскаянием подумала миссис Хилл. Девочку необходимо держать в ежовых рукавицах, это несомненно, но когда-то надо же и ей поспать. Вон, полюбуйтесь, она еле ноги таскает. Самой миссис Хилл возможность лечь пораньше не пошла впрок: она несколько часов не могла сомкнуть глаз, все прислушивалась к звукам дома, к тому, как Сара прибиралась на кухне (хорошая она девочка, когда ее не заносит), к бормотанию вертевшейся во сне Полли, к мышиной возне за обшивкой стен, свистящему дыханию мужа, к порывам ветра, от которых громыхала кровля и завывали печные трубы. Даже уснув, она не вырвалась из плена этой бурной ночи. Ей грезилось, будто она встречает на крыльце хозяев, завидев коляску, распахивает двери и тут мимо нее проносится выводок поросят, наряженных в платьица из муслина и бальные башмачки.