Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман Страница 39

Морозову и Фурману вся эта «густопсовая романтика» не понравилась. Соня неопределенно покачала головой и поморщилась. Но Машке вдруг пришло в голову, что из ладушинской «сказки» (фамилия Игоря была Ладушин, в школе все, как водится, только так его и называли, и москвичи теперь тоже это подхватили) можно сделать музыкальный спектакль и поставить его на сцене своими силами. В качестве сценария этот текст вполне годится. Нужно только выбрать подходящие песни из их, так сказать, совместного репертуара – не зря же они потели в поезде! – и проложить ими слегка занудные монологи героев. Если всем дружно навалиться, то за пару дней можно было бы все это сделать, причем на достаточно приличном уровне… Подожди, а как же сбор? Ты что, забыла, где мы?.. Да ничего я не забыла! Вы просто не поняли, что я предлагаю. Наша коллективная постановка могла бы стать прекрасным подарком сбору. Чем участвовать во всей этой жалкой и бессмысленной детской самодеятельности… ну хорошо-хорошо, не бессмысленной… Короче, лучше мы выложимся на полную катушку и попытаемся создать некую качественную вещь, за которую – если она у нас получится, конечно, – все наверняка будут нам только благодарны, чем еще трое суток будем бесполезно просиживать штаны в своих отрядах, где мы, откровенно говоря, никому не нужны. Определенный риск тут, ясное дело, имеется. Но кто не рискует, тот, как известно, не пьет… Хочу заметить, что пока обстоятельства складываются для нас, я бы сказала, крайне благоприятно. У нас уже есть почти готовый сценарий с музыкальной частью, работоспособная команда и даже отдельное помещение для репетиций, где нам никто не будет мешать… Вот разве что Наппу захочет нам помешать и настучит на нас коммунарам? Может, имеет смысл по-тихому придушить его сегодня ночью всем вместе? А что? Трупак закатаем в знамена – вон их здесь сколько, и поставим стоймя в угол к остальным. Сюда же никто из посторонних не заходит? Судя по пыли, здесь даже не убираются. Так что пару дней он, наверное, простоит, пока не… Хотя нет, его могут хватиться. Он ведь старается быть всем полезным – а значит, все время на виду. Ладно, пусть живет. Хотя идея была неплохая…

В общем, Машка не то чтобы всех убедила, но некую заманчивую мысль перед коротким сном в головы заронила. А когда Наппу вернулся с ночного заседания совета командиров (на которое он был допущен, видимо, как коммунар) и ворчливо стал укладываться спать, все, ехидно ухмыляясь, вспомнили ее «криминальное» предложение.

Появившиеся утром челябинцы идею «параллельной» театральной постановки приняли на ура (оказалось, что торчать в отрядах и развлекать незнакомых детишек им тоже не слишком интересно; как с усмешкой пояснил Игорь, они здесь сами находились в неофициальном статусе любимых детей, которые просто ненадолго заехали домой на каникулы, и не считали себя обязанными вкалывать). Но Фурман настоял на том, чтобы московская четверка провела последнее закрытое совещание перед принятием такого серьезного решения, и потребовал еще раз тщательно взвесить все «за» и «против». Главным в его списке «против» было окончательное замыкание их компании в пионерской (где они, на его взгляд, и без того чересчур обжились) и полное выпадение из сбора как общего дела. Хотя именно ради участия в этом общем деле они сюда и приехали. Устроив очередной приятный «междусобойчик», они не выполнят свою задачу и ничему новому не научатся. Соня погрустнела и задумалась. Но тут слово взял Морозов, который заявил, что с точки зрения методики организации коллективных творческих дел он, если честно, пока не увидел здесь ничего нового или необычного. Больше того, уже понятно, что в рутинной отрядной работе этого и нельзя увидеть, потому что все используемые в ней творческие приемы давным-давно стали общим местом и просто тупо повторяются из года в год. Так зачем тратить драгоценное время на то, чтобы в очередной раз их «изучить»? Да, надо откровенно признать, что даже просто сидеть и ничего не делать в этой маленькой компании нам всем намного интереснее, чем в любых так называемых «разновозрастных детских коллективах». Я просто констатирую это как факт, сказал Морозов. В этой ситуации у нас остается только два варианта действий. Или немедленно бросить все это к чертовой матери и ехать в Москву, или попытаться собственным героическим и уже без всяких оговорок творческим усилием создать здесь некую «другую реальность». Которая в случае удачи – и в этом Машка права – могла бы стать нашим ответным даром если и не всей этой огромной, ничего не понимающей толпе, то хотя бы тем нескольким действительно замечательным людям, с которыми мы здесь успели вчера познакомиться. Не исключено, что именно для этой цели абсолютно беспомощная в литературном отношении ладушинская сказка как раз и сгодится. Особенно если проложить ее несколькими хорошими песнями в нашем исполнении.

– Ну, Морозов, ты меня приятно удивил своим выступлением, – призналась Машка. – Лучших аргументов я бы не нашла. Даже если бы очень долго старалась.

– Всегда пожалуйста.

Фурман понял, что этих двоих ему уже не переспорить, а поскольку на Сонину поддержку рассчитывать не приходится, обсуждение можно считать законченным. Заждавшимся челябинцам объявили: будем ставить.

Игорь, видимо, был настолько поражен самим фактом своего писательского признания со стороны высоко ценимых им москвичей, что почти безропотно (лишь мучительно краснея и молча качая головой) принял жесткие редакторские замечания Морозова, который посоветовал безжалостно выбросить из текста огромные куски – ради придания ему большей театральной динамичности и сценичности. В результате произведенных сокращений сказка уменьшилась примерно на треть, а несколько персонажей бесследно исчезли. Фурману было жалко Игоря, но его произведению критика явно пошла на пользу. К обеду литературная часть работы была завершена, и одна из местных выпускниц, горячо присоединившаяся к их творческому коллективу, унесла исправленную рукопись к себе на работу, чтобы до вечера успеть перепечатать ее на машинке (двух закладок по четыре копии должно было хватить на всех).

Вторая половина дня ушла на обсуждение песенной программы, продумывание режиссуры и распределение ролей. Почему-то все стали дружно настаивать на том, чтобы роль Молодого человека исполнял Фурман. В глубине души эта перспектива его ужаснула, но отвертеться ему не удалось. Ирина охотно взяла на себя роль его девушки, Володе-Номиналу поручили роль немногословного отца, Морозов с большим скрипом согласился сыграть друга главного героя, к которому уходит его девушка, а Игорь Ладушин, ухмыльнувшись, выбрал себе роль нехорошего мужика. Машка играть на сцене отказалась, так как на ней держалась вся музыка, да и пение в значительной мере, а Соня сказала, что она лучше подумает над художественным оформлением и сделает какие-нибудь минималистские декорации из подручных средств. Еще одной выпускнице, пожелавшей принять участие в постановке, досталась маленькая роль злобной тетки-бюрократки, а всех прочих персонажей, включая банально-сентиментальный образ матери главного героя, пришлось просто выбросить из уже сокращенного текста за неимением актеров.

Когда Игорь наконец смог дозвониться девушке, которая занималась распечаткой, и сообщил ей о последних изменениях в сценарии, выяснилось, что ее рабочий день уже подходит к концу, но сделать она почти ничего не успела. Дома у нее машинки не было, поэтому закончить она сможет только завтра к обеду. Это было очень плохо, ведь времени на заучивание текста и репетиции оставалось в обрез – фактически только полдня завтра и ночь…