А ты попробуй - Уильям Сатклифф Страница 4

Я не хотел, чтобы мне напоминали, что я богат и счастлив – особенно теперь, когда я отнюдь не чувствовал себя счастливым в этой грязной, отвратительной, опасной стране, где меня прижала к стенке пятилетняя девчонка и требует денег.

Мы не сводили друг с друга глаз. Я изо всех сил старался не думать о том, какая жизнь у этой девочки, и гнал от себя мысль, что она смотрит сейчас мне в глаза и думает о том, какая жизнь у меня. Как быстрая вспышка, мелькнул в голове дом и пропал, оставив после себя острое чувство тоски и вины.

– Уходи, – тихо сказал я.

Она не сдвинулась с места. Я сделал несколько шагов, и она опять пошла за мной, теребя рукав.

Окончательно выйдя из себя, я развернулся и толкнул ее – мягко, чтобы она не упала, но и достаточно сильно, так что ей пришлось сделать несколько шагов назад. Девчонка все так же пожирала меня глазами.

Я пошел дальше, и на этот раз она осталась там, где была.

Я старался не думать о происшествии. Это то, к чему придется привыкать. Наверное, можно отгородиться. Должны же как-то отгораживаться индусы. Нужно просто научиться. Я вдруг почувствовал прилив сил. Значит, нужно бороться. Я бросил сам себе вызов.

Затем я снова впал в уныние. Желудок опять наполнился булыжниками.

Теперь я был на главном проспекте. На противоположной стороне я увидел банк. Я перешел через дорогу.

Когда я вернулся в отель, Лиз и Джереми сидели на кровати, склонившись над картой Индии и дружно хихикая. Как только я открыл дверь, они оборвали смех и виновато на меня посмотрели, за чем последовали плохо скрытые самодовольные ухмылки.

– Кто-нибудь собирается есть? – спросил я.

– Почему бы и нет? – Лиз изобразила на лице слабую улыбку, означавшую: не волнуйся, ничего не было.

– Где тут поблизости китайский ресторан? – спросил я.

Они одновременно сдвинули брови.

– Шутка, – пояснил я.

– Да, конечно, – сказал Джереми, – я понимаю.

– Что ты порекомендуешь? – спросила Лиз, надувшись.

– Тут много мест, – сказал Джереми. – Надеюсь, вы предпочтете вегетарианскую пищу?

– Конечно.

– Что? – удивился я. – Ты же не вегетарианка.

– Теперь стала, – сказала Лиз. – Это лучший способ сохранить здоровье. Есть то, что едят местные. Туземную пищу.

– Это ты ее надоумил? – спросил я.

– Конечно. Всем известно, что мясо здесь есть опасно. Достаточно посмотреть, как оно валяется, засиженное мухами. Разумеется, я сам – вегетарианец с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Я с рождения не переваривал мясо, но до пяти лет это не хотели признавать. В западной культуре слишком глубоко укоренилось представление о том, что единственная нормальная пища – это пища, основанная на животных белках.

– Ты хочешь сказать, что есть мясо здесь опасно?

– Разумеется.

– Значит, от него можно заболеть?

– Почти наверняка.

– Не может быть! Ты серьезно?

– Конечно.

– Нет, ты не шутишь?

– Нет, я не шучу. Это общеизвестно.

– Нет, ты шутишь.

– Знаешь что – ешь, что хочешь. Меня не колышет. Но я не собираюсь переть тебя в больницу.

* * *

Как только мы вышли из отеля, та самая девочка, которая просила у меня недавно деньги, двинулась вслед за нами, вцепляясь по очереди каждому в рукав. Некоторое время мы шли молча.

Потом Джереми вдруг резко развернулся, свирепо взглянул на девочку и заорал ей в лицо:

– НЕТУ. НЕТУ БАКШИШ.

Она не шевельнулась.

– ПШШЛА! ПШШЛА! – шипел он на нее, размахивая руками и пытаясь напугать, словно она была бессловесной собакой.

Потом он схватил девочку за плечи и довольно сильно тряхнул. Выражение ее лица оставалось абсолютно невозмутимым, и с места она не двигалась.

– ПШШЛА! – снова зашипел он.

На этот раз она послушалась, спокойно развернулась и ушла к своему наблюдательному посту у дверей отеля.

Мы двинулись дальше в ошеломленном молчании. Я был потрясен такой жестокостью. Разглядев выражение моего лица, Джереми осклабился, что следовало понимать: ты так наивен, а я так мудр.

– Они на самом деле не нищие, эти дети, – сказал он. – Они просто крутятся вокруг туристов. Индусы никогда не дают им деньги.

– С виду она вполне нищая. И не особенно пухленькая.

– Они работают на барыг, которые забирают у них все деньги.

– И детям ничего не остается?

– Нет, конечно. Все уходит хозяину.

– А что будет, если они придут без денег?

– Меня это не волнует, – снова осклабился он. – У них куча денег. Сердобольные туристы, не успев выползти из самолета, суют им по пятьдесят рупий, и все потому, что эти пидоры ни хрена не знают о стране. Пятьдесят рупий зарабатывают отцы этих детей за неделю честной работы. Это ужасно. Туристы элементарно подрывают местную экономику. А дети становятся отвратительно навязчивы. Им нельзя потакать.

Этот парень фашист. Фашиствующий хиппи.

– Но разве можно так обращаться с людьми? – сказал я.

Джереми опять засмеялся.

– Иначе не выживешь. Если переживать из-за каждого нищего, останется только повеситься. Вам придется оставить западные предрассудки и смотреть на вещи так, как это делают индусы.

– И как же это делают индусы?

– Они игнорируют.

Джереми наслаждался. Он думал, что он очень умный.

– Поверьте, – продолжал он, – через три дня вы перестанете замечать этих нищих.

– Как можно не замечать того, кто вцепляется тебе в рукав?

– Можно. Все дело в выражении лица – оно должно быть непроницаемым, тогда нищие не пристают, они видят, что ты не обращаешь на них внимания, и что ты не дашь им денег.

– Почему тогда эта девочка прицепилась к тебе?

– Не ко мне, а к вам. Я просто проявил любезность и помог вам от нее избавиться. Кстати, в Дели они не такие, как в других городах. Более организованные.

– Ты хочешь сказать, – переспросила Лиз, – что через три дня они от нас отстанут?

– Даю гарантию. Они отстанут, как только вы перестанете их бояться.

– Мы должны стать жестче, – сказала Лиз.

– Именно. Мы слишком изнежены у себя на Западе. Лучшее в Индии – это то, что приходится сталкиваться с очень тяжелыми явлениями и вырабатывать к ним иммунитет.

– А кто сказал, что иммунитет – это хорошо? – спросил я.