Мы еще потанцуем - Катрин Панколь Страница 4

Он спрыгивает с кровати и идет в душ. Ей жалко его до боли. Столько радости в этом утреннем прыжке, полном надежды и жизнелюбия. Впереди новый день, столько всего нужно узнать, объяснить, разобрать по косточкам. Интересно, какая реальность формировала Марка Броссе? — спрашивает себя Клара. Работа, родители, коллеги, статьи… Где же червоточина? Где навоз под розами? Она ничего не может унюхать. Может, эта чуть напряженная посадка головы? Или не слишком подвижное лицо? Чересчур короткая стрижка? Белое, гладкое, вытянутое тело? Надо сказать, с ним особо не посмеешься. Жизнь — штука ужасно серьезная. Как курс лекций. И вообще ей нечасто удается что-то сказать. Он опробует на ней свои идеи, но не слушает, что она отвечает. Порой так нетерпелив, что перебивает на полуслове. Сегодня ему нужно закончить статью для «Монд». Тема: Франция живет не по средствам и не делает необходимых усилий, чтобы приспособиться к миру конкуренции. Он там излагает все корпоративные страхи французов, напуганных объединением Европы и появлением новых экономических законов, которые подчинят себе нашу страну. Если мы не изменимся, то потеряем все, в том числе и систему социального обеспечения, которой так гордимся. Нельзя допустить, чтобы французов охватил страх: страх перемен, страх перед новым обществом — это парализующий нас яд. Он уронил один листок возле кровати, и Клара пытается прочитать его вверх ногами. Напечатан на машинке, ни единого исправления. «Все общество снизу доверху должно осознать необходимость приспособиться к переменам. В тиши и покое патерналистского государства этого осознания не произошло. Сегодня государство на грани краха. Невозможно и дальше финансировать убыточные предприятия, обеспечивая при этом бесплатное образование и увеличение продолжительности жизни…». Вчера он не без гордости зачитал ей этот отрывок. На эту тему он может распространяться бесконечно. Франции не следует брать на вооружение американскую систему, безжалостно урезающую социальные программы, потому что, как он предсказывает, американское общество скоро рухнет под бременем собственного эгоизма и ненасытности. Европа должна быть социальной, но французское общество должно принять перемены. Подлинное богатство любого общества — это люди, а не экономика. Сейчас, наверно, в сотый раз заново пережевывает все это, стоя под душем, подбирает цифры и факты, чтобы включить в статью. Она слышит, как он насвистывает, как прибавляет звук радио, висящего на кране. Этот гаджет она купила ему в подарок. В самом начале их романа. Чтобы он мог слушать семичасовые новости. Значит, ты его все-таки любила, думает она, вытягивая перышко из подушки. Значит, да. Тебе нравилась мысль, что этот умный мужчина, мужчина, которого ты считала во всем выше себя, выбрал тебя и разговаривает с тобой. Блестящий, образованный мужчина снизошел до тебя, и ты это ценишь. Прекрасный Принц, который в поцелуе вливает в тебя мозг. Ты же не станешь все ломать из-за исландской певицы, кукушки и динозавра в перьях. Надо дать ему еще один шанс. Может, он тебе снова понравится, этот Марк Броссе…

Тот, другой, всегда говорил, что нельзя поддаваться, надо жить так, словно завтра умрешь. А если я завтра умру, разве я останусь с Марком Броссе?

Клара пожевывает уголок подушки. Надо быть объективной. Все хорошенько взвесить. Она долго лежит не шевелясь, прислушиваясь к звукам в душе, а потом на кухне, где Марк Броссе готовит себе кофе и поджаривает два тоста из цельнозернового хлеба: щелкнул тостер, вертится соковыжималка для цитрусовых, когда он давит на апельсин, чтобы получить свою дозу витамина С. Зерновой хлеб, витамин С, утренний оргазм — Марк Броссе мужчина организованный, здоровый духом и телом. Она вытягивает ногу, вытягивает руку. Ей не страшно спать одной. Она умеет приводить мужчину на одну ночь. Ходить одна в кино и по магазинам, на выходных ездить на своей машине к друзьям, читать книжку, завернувшись в покрывало, слушая Скарлатти и попивая чай с цветочной отдушкой. Свернуть косячок под порнофильм, ласкать себя перед телевизором. Она все это может делать одна, без посторонней помощи. Ей не нужен мужчина-спутник, она и без него способна участвовать в жизни огромного разнообразного мира.

Она в который раз спрашивает себя: может, эта привычка жить одной появилась из-за отсутствия родителей? У нее никогда не было перед глазами семейной пары. Единственный человек, с которым она составляет пару — это брат, Филипп. С ним бывают моменты настоящей близости, ведь у них было общее детство. Ну и подруги. Аньес — та, что с курицей с луком и четырехкомнатной квартирой в Клиши, Жозефина, Люсиль. Они все жили в одном доме, ходили в одну и ту же школу. Филипп, Клара, Аньес, Жозефина, Люсиль и тот, другой, чье имя она не хочет называть, были одной бандой. В банде детям жить проще всего.

Так и выросли вместе. Мальчишки, естественно, верховодили. Они были выше, сильнее, да на то они и мальчишки, чтобы верховодить. Они никогда не расставались. Время от времени девчонки обедают или ужинают отдельно, обсуждают ситуацию. Ничего особенного не говорят, просто проверяют, все ли на месте. Вот моя семья, думает Клара Милле, покусывая уголок подушки, купленной в магазине благотворительного общества «Эммаус». Пять франков штука. Ручная вышивка. Она ходила туда за компанию с Люсиль: та обожает копаться во всяком хламе. Именно Люсиль под грудой старых пожелтевших простыней отрыла стопку чудесных наволочек. Клара тогда только обустраивалась в своей квартире на улице Бушю. И еще виделась с тем, другим. Нечасто, но виделась. А теперь уже полгода от него ни слуху, ни духу…

Нет, если бы завтра или через неделю она должна была умереть, то пошла бы к тому, другому, нутром бы его нашла и выпросила хоть сутки, хоть неделю счастья.

Она подождет, пока Марк Броссе кончит завтракать, наденет рубашку, сложенную на спинке плетеного кресла, брюки, куртку… И тогда ему скажет. Одетый, он не так беззащитен. Как-то неправильно говорить голому мужчине, что больше его не любишь. Она скажет, что скоро умрет и он не входит в программу последних дней ее жизни. Что она должна найти того, другого. Она никогда не говорила о нем с Марком Броссе.

Клара посмотрела на будильник: без четверти восемь. Скоро он уйдет. Скоро она ему скажет. Звонок домофона вторгается в ее мысли.

— Ты ждешь кого-нибудь? — спрашивает Марк Броссе, надевая белую рубашку.

— Нет, — отвечает она, хватая пеньюар и направляясь к домофону у двери.

Снимает трубку. А если это тот, другой, если он вернулся? Она так сильно думала о нем, что он должен был услышать ее мысли.

Она разочарованно вешает трубку.

— Это из «Дарти»… Насчет плиты… Духовка не работает…

— Надо было мне сказать. Я бы глянул…

Он к тому же и на все руки мастер, со вздохом думает она. Что со мной? Ну что же со мной такое? Потом спохватывается: нужно увидеть Рафу, иначе я умру… РАФУ. Она произнесла его имя. РАФА. РАФА МАТА. На этаже остановился лифт. Не время плакать. Марк Броссе подходит и обнимает ее.

— Позвоню тебе вечерком, а? Договорились? Что ты будешь делать вечером?

Она не знает. Уже не знает. Нет, почему: вечером она увидится с Рафой. Пригласит его на ужин. Приготовит ему цыпленка «кокоди» [4]. Она улыбается при этой мысли, подставляет щеку Марку Броссе: его крепкая рука безупречного любовника лежит у нее на затылке, играет с непослушными волосками за ушами.