Сезон дождей - Илья Штемлер Страница 4

– Да никогда он не был вертолетчиком! – запротестовали в толпе.

– Как это не был?! – возмутился незнакомец. – Когда мы вместе служили в Рыбнадзоре.

– Кто служил в Рыбнадзоре? – продолжала горячиться толпа. – Левка от армии косил. С белым билетом по причине плоскостопия.

– Какое плоскостопие?! – не на шутку разволновался незнакомец. – И какой-такой Левка? Он – Николай.

– Так тебе нужен другой покойник, болван, – догадливо вскричал Рунич. – Ищи своего покойника!

– Как своего? – незнакомец огляделся. – То-то я смотрю, собрались какие-то хмыри, – пробормотал он и направился к стоящему поодаль зеленому гробу.

А в проеме двери, на его месте, возник священник в рясе и высокой черной камилавке с крестиком. Откинув полог рясы, священник выпростал руку, поднес к лицу бумажку, стараясь прочесть имя усопшего. Но, видимо, не разобрав почерк, обратился с вопросом: отчего преставился раб божий – от болезни или случай трагический? Чем вызвал у многих удивление – не таков был Левка, чтобы о душе своей заботиться. Что же касается близких, то близких у Моженова не было, один он жил, сирота детдомовская, и женатым был, но давно разошелся, все это знали. Может быть, администрация табачной фабрики отходную в церкви заказала, да вряд ли. Они и на похороны отстегнули со скрипом, не такая уж важная персона был Левка Моженов.

– Может, и вы адресом ошиблись, батяня? – Рунич повел подбородком в сторону соседних гробов.

Священник окинул Рунича взглядом бывшего комсомольского работника.

– Не очень-ка ты. Аккуратней, – нахмурился священник и добавил сдержанно, словно вспомнив о сане. – Слова-то Бог всем роздал, а как пользоваться, не всех вразумил.

– Ну и иди ты, – глухо буркнул Рунич в отворот своей куртки.

Евсей Наумович отрешенно разглядывал врытую в подушечку голову усопшего Левы, его плоское лицо. В сущности, его с Левой по жизни не многое связывало.

Познакомились они при необычайных обстоятельствах, в милиции, что в переулке Крылова. После драки в ресторане «Метрополь», где Лева играл в оркестре. Их всех, скопом, и замели в ментовку – Леву с его лабухами, Генку Рунича, Евсея, Эрика Оленина… Да и тех, что драку тогда затеяли, служилых из городской комендатуры, тоже прихватили. Когда же это было? В конце пятидесятых прошлого века! Подумать только! Пожалуй, из всех, кто сейчас пришел проститься с усопшим Левой, Евсей Наумович знал только Рунича – краснобая и фанфарона, бывшего своего однокурсника.

Евсей Наумович почувствовал себя совершенно ненужным на этих похоронах. Лишним. Как он здесь оказался, непонятно. А все тот неожиданный звонок дня два назад, что оповестил его о смерти Левы Моженова. Он даже и забыл о звонке. Вспомнил случайно перед завтраком и вот пришел. А на кладбище, пожалуй, не поедет, далековато, да и слушать у могилы краснобайство Рунича не хочется.

Легкое прикосновение прервало размышление. Евсей Наумович обернулся и увидел женщину. Глаза, близоруко прищурясь, смотрели на Евсея Наумовича с ироничным укором. Бледные губы, слабо очерченный контур подбородка, отмеченный глубокой ямкой. Следы стертой помады сохранились на верхней губе. Опушек козырька меховой шапочки скрывал часть лба над прямыми бровями.

– Это я вам звонила, – проговорила женщина. – Я – Зоя. Зоя Романовна… Вы так и не вспомнили меня?

Евсей Наумович молчал. Неясный образ возник в его памяти, но тут же исчез, словно рыбешка выпрыгнувшая на мгновение из воды. Он и тогда не мог вспомнить, когда женский голос по телефону говорил с ним. Зоя Романовна когда-то работала с женой Евсея Наумовича. Но с тех пор прошло почти двадцать пять лет, четверть века.

– Вы поедете на кладбище? – спросила Зоя Романовна Евсей Наумович пожал плечами и вздохнул – дела, он и сюда, в морг, вырвался не без труда.

– Евсей, гляди – заяц, – Рунич приблизил свои толстые губы к щеке Евсея Наумовича, точно хотел поцеловать.

– Какой заяц? – отпрянул Евсей Наумович.

– У Левки в ногах. Видишь, нет?! – Рунич подмигнул Зое Романовне.

И верно, если присмотреться, ступни ног покойного Левы, вздыбив край простыни, рисовали уши зайца.

– Похож? – домогался Рунич.

– Иди ты в задницу! – не удержался Евсей Наумович. – Нашел время и место шутить.

– Шутить можно везде, – не отвязывался Рунич.

– Тише, вы! – полуобернулся рыжеволосый, что работал в газете «Вести». – Не на базаре.

– Это все Рунич, – оправдывалась Зоя Романовна.

– Кто же как не Рунич, – буркнул рыжеволосый. – Небось, должен был Левке сумму, а теперь в прощенные попал, вот и доволен.

Рунич растерялся, его небритая физиономия ощерилась желтыми прокуренными зубами.

Евсей Наумович пригнул голову и виновато, бочком, направился к выходу из зала.

Следом заспешила Зоя Романовна.

Томящее состояние, что охватило Евсея Наумовича в морге больницы, все не отпускало. Наоборот, сгущалось. Не тоска и не печаль, нет, а именно состояние неясного томления. Казалось, сквозь туман угадываются зыбкие контуры вполне конкретного рельефа, что мешала разглядеть отвлекающая сутолока улицы. И еще голос Зои Романовны. В то, что она говорила, Евсей Наумович не вникал, но Зоя Романовна своим присутствием его не тяготила, наоборот, он был доволен, что и Зоя Романовна, и уличная сутолока отделяют его от момента, когда он, с неотвратимостью рока, останется наедине с тем, что прячет этот зыбкий туман. Он предложил проводить Зою Романовну домой. Зоя Романовна поблагодарила, но отказалась, она жила в противоположном конце города, да и там надо еще трястись полчаса в автобусе от станции метро.

– Мы еще увидимся, – непонятно, вопросил Евсей Наумович или утвердил. Слова прозвучали механически, как информация на вокзале.

Зоя Романовна не удивилась.

– Я вам позвоню, – ответила она просто, без улыбки, по-деловому. – Впрочем, возможно и сами захотите позвонить. Вот вам моя визитка.

Ступив во двор, Евсей Наумович столкнулся с Аркашей-муравьедом. Позади соседа плелся его зверюга – сенбернар, покачивая крутолобой башкой. Евсей Наумович оробел, кто знает, что придет на ум псу, ореховые глаза которого плавали в кровавых белках.

– Он смирный, – заискивающе пояснил Аркаша.

– Что-то вы не по графику, – Евсей Наумович привалился плечом к стене арки.

– Так суббота, – оправдывался Аркаша. – По субботам ему лафа.

Пес остановился в покорном ожидании.

– Представляю, сколько мяса ему надо, – проговорил Евсей Наумович.

– Он и кашей не брезгует, – охотно ответил Аркаша, шмыгнув остреньким носом, – входит в положение. И макароны лопает.

– На макаронах след особо не возьмешь, – пошутил Евсей Наумович.