Замечательные женщины - Барбара Пим Страница 4

Иногда я думала: как странно, что в Лондоне мне удалось создать для себя жизнь, настолько похожую на ту, какую я вела в сельском пасторате, пока были живы родители. Но многие местечки Лондона сохранили на удивление деревенскую атмосферу, так что, возможно, все сводится к тому, чтобы выбрать себе приход и в него вжиться. Когда с интервалом в два года умерли мои родители, они оставили мне маленький доход, довольно много мебели, но никакого дома. Как раз тогда я решила поселиться с моей старой подругой Дорой Колдикот и днем, пока она преподавала в школе, работала в ведомстве по цензуре, где, по счастью, не требовалось особой квалификации, если не считать терпения, такта и некоторой склонности к эксцентричности. Теперь, когда Дора уехала, я ожидала, что снова останусь одна, заживу цивилизованной жизнью со спальней, гостиной и свободной комнатой для друзей. Я не наделена темпераментом Доры, который позволяет ей с удовольствием спать на раскладушке и есть с пластмассовых тарелок. Мне казалось, что я достаточно взрослая, чтобы привередничать и вести себя как старая дева, если захочу. Я на полставки работала в организации, помогавшей обедневшим женщинам из хороших семей, – дело, очень близкое моему сердцу, ведь я как раз из тех, кто однажды может пополнить их число. Миссис Нейпир с ее серыми брюками и антропологией ничего подобного явно не грозило.

Я думала о ней, переодеваясь, чтобы пойти на ужин в дом священника, и обрадовалась, что на мне приличная одежда, когда встретила ее на лестнице с высоким светловолосым мужчиной.

– Тебе придется пить джин из кружки, – услышала я ее голос. – Бокалы не распакованы.

– Неважно, – ответил он довольно сухо, точно это было очень даже важно. – Полагаю, ты еще не устроилась.

Не Рокингхем, решила я. Нет, конечно не Рокингхем, он же в Италии, очаровывает военнослужащих из женского вспомогательного. Может, коллега-антрополог? Колокол Сент-Мэри начал звонить к вечерне, и я одернула себя: мол, не мое дело, кто он. Идти в дом священника было еще рано, поэтому я поспешила в церковь и заняла место среди полдюжины женщин средних и преклонных лет, в будни составлявших паству. Уинифред Мэлори, как всегда опоздав, села рядом и зашептала, что кто-то сделал довольно большое, очень щедрое пожертвование на восстановление западного окна, поврежденного взрывом бомбы. Анонимное пожертвование! Захватывающе, правда? Джулиан все мне расскажет за ужином.

Джулиану Мэлори было около сорока – на несколько лет меньше, чем сестре. Оба были высокими, худыми и угловатыми, но если Джулиану это придавало уместную аскетичность, то Уинифред – с ее вечно напряженным лицом и растрепанными седеющими волосами – казалась лишь неловкой и изнуренной. Сегодня, как и всегда, она была одета в разношерстные вещи, большинство которых раньше принадлежали другим людям. Общеизвестно было, что свой гардероб Уинифред черпает из одежды, присылаемой на благотворительные базары в пользу церкви, поскольку те деньги, какие у нее водились, она никогда не тратила на себя, а только на добрые (можно даже сказать заведомо проигранные) дела, на ниве которых она была беззаветной и неустанной труженицей. Время, остающееся от этих добрых дел, было посвящено «созданию домашнего очага» для брата, которого она обожала, хотя и была совершенно не обучена ведению домашнего хозяйства и подходила к этому с большим пылом, нежели умением.

– Если бы я только могла покрасить входную дверь! – воскликнула она, когда мы после вечерни втроем пошли в дом священника. – Она кажется такой темной и унылой! Дом священника должен быть гостеприимным, с ярким крыльцом.

Джулиан как раз вешал на крючок в узком коридоре свою биретту [4]. Рядом уже висела довольно новая с виду соломенная шляпа. Я никогда не видела ее на Джулиане, и мне пришло в голову, что, возможно, он купил ее, чтобы держать на крючке, пока ленточка не порыжеет от старости, а солома не станет серовато-желтой. Как раз такую носил мой отец, и мне она всегда казалась воплощением мудрости старого сельского священника, мудрости, которой Джулиану не достичь в ближайшие двадцать или тридцать лет.

– Гостеприимный дом с ярким крыльцом, – повторил Джулиан. – Надеюсь, даже за темной дверью наших гостей ожидает радушный прием, и также надеюсь, что миссис Джабб приготовила нам ужин.

За стол я села без особых надежд, поскольку Джулиан и Уинифред, как это часто случается с хорошими, не от мира сего людьми, почти не замечали, что едят или пьют, поэтому обед или ужин у них становился сомнительным удовольствием. У миссис Джабб, которая с толикой поощрения превратилась бы в отличную кухарку, наверное, давно уже опустились руки. Сегодня она поставила перед нами блеклые макароны с сыром и миску вареной картошки, а на буфете я заметила стеклянное блюдо с желе или «бланманже» того же неопределенного цвета.

Соли не хватает или про нее вообще забыли, думала я за макаронами, да и сыра почти нет.

– Так расскажите же про анонимное пожертвование, – попросила я. – Это просто замечательно!

– Да, весьма ободряюще. Кто-то прислал мне десять фунтов. Интересно, кто бы это мог быть?

Когда общую унылость лица Джулиана смягчала улыбка, он становился почти красивым. Обычно в его манере сквозила некоторая суровость, а потому вокруг него приходские дамы против обыкновения не хлопотали. Я даже сомневалась, связала ли ему хотя бы одна шарф или свитер. Полагаю, он не был ни настолько красив, ни настолько тщеславен, чтобы делать вид, будто верит, что целибат служит ему защитой, более того, я даже не знала его точки зрения в этом вопросе. Жизнь с сестрой его как будто устраивала, и, возможно, даже уместно, что священник «высокой церкви» холост и что в коридоре у него биретта, а не детская коляска.

– Я всегда думала, что анонимное пожертвование – это так волнующе, – говорила тем временем с подростковым пылом Уинифред. – Мне не терпится узнать, кто это. Это ведь не вы, Милдред, да? И не кто-то из ваших знакомых?

Я ответила отрицательно, сказав, что ничего подобного мне не известно.

Джулиан снисходительно улыбнулся воодушевлению сестры.

– Надо думать, мы довольно скоро узнаем, от кого оно. Вероятно, от одной из наших милых дам с Колчестер– или с Гранчестер-сквер.

Он назвал две самые респектабельные площади в нашем районе, где располагалось несколько домов старого образца, занимаемых только одной семьей или даже одним лицом и еще не нарезанных на квартиры. Мой дом стоял совсем не там, а на боковой улочке, в той ее части, какую мне хотелось бы называть более фешенебельной.

– Как будто не вполне в их духе, – отметила я. – Они, как правило, не делают добро тайком.

– Конечно, – вставила Уинифред, – после войны сюда переехала уйма новых людей. Недавно я заметила в церкви пару незнакомых лиц. Возможно, это кто-то из новеньких?

– Скорее всего, – согласилась я. – В мой дом тоже сегодня въехали новые жильцы, я даже познакомилась с миссис Нейпир. Представьте, у мусорных баков.