Дублинеска - Энрике Вила-Матас Страница 40

Гостиница «Морган» сильно теряет в изысканности, когда, поплутав по коридорам и побродив по долгим лестницам, не обнаруживаешь ни малейшей логики в нумерации этажей и комнат. Внутри царит феноменальный бардак. К тому же по коридорам снуют спешно что-то доделывающие строители, как будто гостиница еще недостоена. Со всех сторон доносится напористый грохот молотков. Хаос, известный источник всякого творчества, достигает тут космических масштабов и напоминает некоторые сцены из американских фильмов времен великой нью-йоркской экономической эйфории, когда строился некий новый мир и повсюду царило воодушевление.

Покуда Риба волочет чемодан к себе в номер – из-за недоступной пониманию нумерации он уже несколько раз заблудился по дороге, – он думает, что нимало не удивится, если среди всей этой толпы рабочих ему вдруг встретится Харпо Маркс [38]в виде работяги с молотком, ищущего, куда бы забить какой-нибудь гвоздик. Он не сумел бы объяснить почему, но это еще не вполне достроенное место кажется ему идельными декорациями, чтобы наткнуться здесь на Харпо Маркса. Должно быть, дело во всеобщей сумятице, это она навела его на такую мысль.

В комнате рядом с телефоном лежит карточка, приглашающая заглянуть в «Джон Кокс Уайлд бар». Открывают его в шесть, то есть через два часа. Риба испытывает легкое облегчение. В номере приятно пахнет, и сам он выглядит так, словно здесь только что прибрали и все разложили по местам. На прикроватной тумбочке лежит одинокая конфетка – довольно нелепое приветствие от гостиницы. Нравятся ли деловым людям эти шоколадные штучки? Вид из окна довольно уныл, но Риба в восторге от серого воздуха, от поднимающегося из труб дыма и от бурого кирпича, из которого сложены дома напротив. В этом пейзаже нет ничего средиземноморского, и это его завораживает, наконец-то он по-настоящему ощутил себя в краях чужедальних, он мечтал об этом столько недель. Ему хорошо, как никогда. Именно этого он добивался – оказаться «по ту сторону». И вот он попал в местность, где все ему чуждо, все – по крайней мере, ему так кажется, – дышит тайной. Он замечает, что удовольствие от новизны вот-вот заставит его взглянуть на мир с энтузиазмом. Такие страны, как эта, раздвигают горизонты нашего сознания, тут мы можем заново изобрести самих себя.

Его не покидает ощущение, что все здесь для него совершенно ново: земля, по которой он ступает, воздух, который он вдыхает, даже собственная походка кажется ему незнакомой. Если бы люди умели вдруг увидеть мир по-новому, думает он, если бы они понимали, что все вокруг может внезапно измениться до неузнаваемости, никто бы не тратил время даже просто на мысли о смерти.

Он благодарит самого себя за то, что приехал на чужбину. Потом обнаруживает, что над кроватью висит фотография Дублина 1901 года. На ней изображен конный экипаж, и он начинает думать о карете, в которую Блум забрался в одиннадцать утра 16 июня 1904 года. Внимательно разглядывает фотографию, словно пытаясь уловить атмосферу этой еще не асфальтированной улицы, по которой ходила черная конка, и ему начинает казаться, что в ту пору город должен был выглядеть довольно зловеще. И в то же время это был еще новый, зарождающийся город. Странно, что у фотографии такой в буквальном смысле заупокойный вид. Должно быть, думает Риба, в те дни весь Дублин представлял из себя гигантские похороны. Похороны похорон. Не хватает только старухи в окне одного из унылых домов на снимке, вроде той, что в шестом эпизоде «Улисса» глазеет из-за спущенных штор и навевает Блуму мысли о том, как любят старухи обряжать умерших: «Никогда не знаешь, кто тебя мертвого трогать будет».

Он отводит взгляд от снимка на стене, но продолжает вызывать в памяти начало шестой главы: «Мартин Каннингем, первый, просунул оцилиндренную голову внутрь скрипучей кареты и, ловко войдя, уселся. За ним шагнул мистер Пауэр, пригибаясь из-за своего роста».

Переполняемый противоречивыми чувствами, он решает разорвать мыслесплетенные сети, выбросить из головы терзающего его Спайдера и спуститься в вестибюль. Ему пойдет на пользу, если он отправится сейчас открывать для себя Дублин – он и его друзья, его собственные Мартин Каннингэм и мистер Пауэр.

Он совсем было вышел из номера, как вдруг замечает у окна, у длинной шторы, красный чемодан. Застывает как громом пораженный. Что здесь делает чужой багаж? Он отказывается верить своим глазам. Вспоминает, как Селия, рассердившись на него, выставляла «тревожный чемоданчик» на лестничную клетку. Ему не нравится, когда с ним происходят события, которые куда уместнее выглядели бы в романе. Он не хочет, чтобы его «сочиняли». Может быть, Селия решила устроить ему сюрприз, и это ее вещи? Нет, точно нет. Раз она сказала, что останется в Барселоне, значит, там и осталась. С другой стороны, он никогда в жизни не видел такого чемодана у них дома. Он берется за ручку с таким видом, словно чемодан смердит, и не раздумывая выставляет его в коридор. Чужой чемодан, фу, гадость.

Потом спускается с намерением сказать девушкам за стойкой, что он нашел в своем номере чей-то багаж и оставил его в коридоре на четвертом этаже – на самом деле на пятом, если иметь в виду странную нумерацию, – но уже в вестибюле вспоминает, что не знает ни слова по-английски, и с решительным видом проходит мимо стойки, не сказав девушкам ни единого слова. За короткий путь от вестибюля до «Крайслера» он забывает о происшествии. А в прежние времена он немедленно поделился бы с друзьями. Я только что обнаружил у себя в комнате чей-то красный чемодан, сказал бы он. И постарался бы представить все так, словно обладает даром рассказчика.

Время: около двух пополудни.

День: воскресенье, 15 июня.

Место: пригород Хоут на северной оконечности Дублинского залива. В километре отсюда расположен Глаз Ирландии, скалистое святилище морских птиц на развалинах монастыря.

Действующие лица: четверка путешественников из «Крайслера».

Действие: они оставили машину на окраине, у обрывистого берега, и знаток местности Нетски предложил немного прогуляться. Они идут по тропе между скал, и, поборов головокружение, вызванное голубыми и сизыми огнями в рыбацком порту и тучами, летящими в высоте над Ирландским морем, Риба, наконец, смотрит на Дублин. Он провел на острове уже несколько часов, но до города его так и не довезли.

Хотя расстояние велико, отсюда, с далеко выдвинувшегося в море утеса, можно увидеть кусочек Дублина. Птицы группками отдыхают на воде. Эти дневные сомнамбулы только подчеркивают восхитительное уныние здешних мест, словно пустота обручилась тут с глубокой печалью, издающей время от времени резкие чаячьи крики. Великолепный пейзаж, воздействие которого значительно усиливается от состояния душевного подъема, испытываемого Рибой на чужой земле.

Он с застенчивым волнением вызывает в памяти строки Уоллеса Стивенса из стихотворения «Утесы Мохер»:

Ступай к утесам Мохера, что растут из тумана,

Над реальностью,