Здесь и сейчас - Лидия Ульянова Страница 40

– Хм, на мой взгляд, можно было бы оставить побольше, – с сомнением произнес Клаус Амелунг. – Здравствуйте, фрау Таня, привет, Оливер.

– Здравствуйте, герр Амелунг! Я ей то же самое сказал, – приветливо отозвался мой сын, маленький предатель.

Перед моим носом переминались с пятки на носок чудесные замшевые ботинки.

Я, как под дулом пистолета, медленно подняла голову. Доктор Амелунг, засунув руки глубоко в карманы куртки, вальяжно покачивался и широко улыбался. Нет, почему я так странно на него реагирую, при чем здесь дуло?

Я попыталась подняться, но ноги затекли от долгого сидения, и их пронзило тысячей мелких, колких мурашек. От острого ощущения я только шлепнулась обратно в розы, не забыв перед этим крепко ухватиться двумя руками за ногу доктора. Докторское колено оказалось на ощупь твердым и бугристым, по-живому теплым. Еще чуть-чуть, и мой захват можно было бы назвать лучшей подсечкой сезона – тело доктора потеряло равновесие и угрожающе нависло над колючими кустами. Но на то он и Амелунг – краса и гордость района! – чтобы устоять. Он с усилием выпрямился и даже выдернул наверх меня. Мы оказались друг напротив друга: я красная как рак от несанкционированного доступа к докторскому телу, он – свежий, невозмутимый и прекрасный.

Доктор смотрел на меня в ожидании. Я глядела, распахнув глаза, силясь сообразить, что именно должна предпринять.

Неизвестно, сколько бы мы так стояли, но на помощь пришел Оли. Он бесцеремонно ткнул меня локтем в бок и громко прошептал:

– Мама, нужно поздороваться и извиниться, ты чуть не уронила папу Агнет.

Поздороваться внятно мне не удалось, потому что пресловутый папа Агнет от этого заявления громко захохотал, как какой-нибудь Расти Мюллер. Его рот расползся по лицу, щеки подперли нижние веки, а глаза убежали куда-то на лоб. И невооруженным взглядом было видно, что у Амелунга прекрасный стоматолог. Кстати, своему сыну я не разрешаю так вызывающе хохотать в лицо собеседнику.

Смеяться он прекратил так же внезапно, как и начал.

– Фрау Таня, – индифферентно обратился ко мне доктор, – сожалею, но наша совместная поездка переносится на неопределенный срок. Меня срочно вызывают на работу, в Бремен.

Я расстроилась. И даже не от того, что придется добираться в понедельник на перекладных, – в этот момент я и не думала про понедельник, – а просто так.

– Но вы не волнуйтесь, вас утром отвезет Курт.

Собственно, на этом наша беседа была исчерпана. Я, разумеется, забыла выступить с заранее отрепетированной речью, а он банально попрощался, сел в полицейскую машину и был таков.

Тщательно продуманной речью пришлось поражать Курта Амелунга – не пропадать же добру!

Курт, нелепо смотрящийся за рулем отцовского джипа, выслушал меня крайне внимательно. И не стал пугать, предостерегать и воспитывать, как, вероятно, поспешил бы сделать его отец.

– Фрау Таня, то, что с вами происходит, действительно неординарно. Но не пытайтесь искать в этом знаков свыше и какого-то фатума. Мозг человека содержит в себе огромное количество информации, а пользуемся мы только очень малой частью. Если вам удалось заглянуть чуть глубже, чем принято в обычной жизни, радуйтесь и постарайтесь извлечь из этого максимум пользы. В конце концов, русский язык, как я слышал, очень сложен в изучении, и считайте, что вам просто повезло выучить его минимальными силами.

Примерно так же отреагировал на известие и профессор Шульц. Он ничего страшного в происходящем в моей голове тоже не усматривал. В самом деле, я ведь не теряю, а нахожу. Профессор порекомендовал мне позаниматься русским языком с преподавателем и использовать полученные навыки во благо.

Я, как сложилось, начала с того, что выложила на стол диктофон, и мы вернулись к изучению событий Вериной жизни.

В семьдесят шестом Марина Львовна получила от одной из заморских тетушек официальное приглашение в Канаду. Оно пришло в толстом конверте, все утыканное множеством почтовых штемпелей и обклеенное множеством одинаковых марок с портретом какой-то королевы.

В семье началось очередное светопреставление. В далекую и загадочную Канаду Марине хотелось ужасно, и было даже наплевать, что именно скажут об этом на фабрике и в партийной организации. Хотелось очутиться за рубежом, и не в какой-то там Болгарии по турпутевке, а в самой-самой настоящей загранице, в капстране. Хотелось самой походить по капиталистическим магазинам, погулять по капиталистическим улицам, подышать капиталистическим воздухом. Кира отозвалась о Маринином настроении точно, хоть и недипломатично: «Ты, Марина, похожа на молодую лошадь, готовую порвать удила и удариться в бега». Вечный пофигист Николай – странное дело! – в этот раз повел себя более осмотрительно, чем жена, и всячески отговаривал от поездки. А как отговоришь, когда Марина уже рисовала в собственном воображении радужные картины: вот она выбирает домашним подарки в магазине, вот фотографирует местные достопримечательности, чтобы показать их потом детям, вот она… Но тут начинали зудеть над ухом Кира и Николай. И только дети поддерживали в ней решимость и уверенность.

Марина, обуреваемая страстным желанием ехать, одновременно боялась, мучилась сомнениями и сама себе противоречила. Чтобы развеять сомнения, договорилась о встрече с евреем-диссидентом, которого нашла ей через бывших учеников Кира.

Старый, неопрятный и одышливый еврей встретился с ней где-то в новостройках Купчино, в необжитой квартире, больше похожей на явку, чем на человеческое жилье. Никаких иллюзий насчет канадского вояжа он не питал.

– Марина, я бы на твоем месте десять раз подумал, – охладил он Маринин пыл.

– Но я ведь не собираюсь там оставаться, я только посмотреть, как люди живут!

– А вот это совершенно необязательно, видеть, как нормальные люди живут. Знаешь поговорку: любопытной Варваре на базаре нос оторвали?

– Но я узнавала, сейчас некоторые ездят по гостевым предложениям в капстраны, сейчас выпускают, – уговаривала Марина, как будто от слов этого человека решительно что-то зависело в ее судьбе.

– Ездят те, кому терять нечего. Такие поездки у нас не приветствуются, а тем более в США и Канаду. До конца жизни будешь с клеймом ходить. Ты сама говоришь, что твои дети через пару лет школу закончат. В институты, наверно, захотят поступать… А ты уверена, что их захотят туда принять после твоей поездки? Сын у тебя спортом занимается, в сборную метит. А кто его возьмет в сборную? Кто за него поручится, зная, что у парня родственники за границей? Его на соревнования вывезешь, а он соскочит и политического убежища попросит, а?

– Но в сборную же за спортивные заслуги берут!

– Это где-то в другом месте, может быть, и берут за спортивные заслуги, а у нас берут за благонадежность. Ты сама говоришь, что у вас на фабрике есть возможность на Ближний Восток поехать по контракту, производство налаживать. Вот и поезжай туда с мужем, раз так хочется мир посмотреть. Заодно денег заработаете, а в Канаде этой только тратить будешь. Надеюсь, ты на фабрике не кричишь, что у тебя родственники за границей имеются?