Люблю Ненавижу Люблю - Светлана Борминская Страница 42

«Что он там еще бормочет?» – Сандрин молча обошла Кукулиса, свернув к улице Пик. Кукулис догнал ее на повороте и поздоровался, словно только что не говорил с ней.

Несмотря на синяк под глазом – он был чисто выбрит и опрятно одет.

– Я весь изнервничался, – сказал он нормальным голосом. – Устроился на работу, вот, Саш...

– Куда? – вырвалось у Сандрин.

– На автостоянку, – буркнул Кукулис. – Так ты выйдешь за меня?...

Сандрин с разбегу остановилась, и Кукулис чуть не налетел на нее сзади.

– Что?... – спросил он. – Что?!

Сандрин что-то тихо сказала ему, и Кукулис, стремительно повернувшись, спешно и не оглядываясь, ушел... «Но, похоже, с ним все будет в порядке», – подумала Сандрин, глядя ему вслед.

«Я выбираю синий цвет! – вспоминала все утро синяк Кукулиса Сандрин. – Мне страшно нравится – синий!.. Синий – самый лучший из всех цветов палитры!»

Вчера, когда она снова шла мимо кладбища и взглянула на столетнюю липу, под которой лежал Илья, то вытерла слезы...

«Локомотив смерти пронесся по мне, но я уцелела... Мои сорок один год ознаменовались вдовством и сединой», – жестко напомнила она себе.

– Ну, ты смотрела, что там, Саш?... – спросил сзади знакомый голос.

Сандрин вздрогнула и обернулась. Сзади стоял и улыбался ей Сенобабин.

– Ну, что я тебе передал-то, – пожал плечами тот.

– А что ты мне передал?... – удивилась она.

– Флэш, – пожал плечами Лев Сенобабин, выглядел он похудевшим и загорелым.

– Нет, – вспомнила Сандрин и посмотрела в сумочку. – Она куда-то делась, флэшка эта...

– Ну что же ты, а? – подмигнул Сенобабин и подошел ближе. – Я жизнью рисковал, а ты потеряла... Слушай, Саш, комары заели, к тебе нельзя? – Сенобабин надвинулся. – Я приставать не буду...

– Я пойду, – отпрянула Сандрин. – Лев, я не могу...

– Ну вот, Сашка, а какой инстинкт главный – голода или размножения, не знаешь? – в спину ей пробасил Сенобабин. – Если сыт, то размножения, а Саш?...

– Расскажи это своей бабушке, – обернулась и показала ему зубы Сандрин. – Хорошо, Лева?...

– А дедушке можно? – расплылся в улыбке Сенобабин.

– Нет, нельзя, – отрицательно покачала головой она. – Дедушке не рассказывай.

Вечер спускался на Тапу, как акробат на веревке из-под купола шапито.

Грязный лохматый пес бегал по городу; «что-то нашел» – говорили все... В зубах у пса и правда что-то было...

Следователь Тайво Рунно все более убеждался в том, что какой-то маньяк давит мужчин детородного возраста на территории города и ближайших к нему окрестностей. Он уже несколько часов анализировал собранные документы по наездам.

«Наши чувства сильнее нас самих, – думал он, выкроив пять минут, чтобы передохнуть и выпить кофе. – Мы – сами по себе, а они продолжают разрушать нас или возносят на небывалые высоты...

Бесчувственные люди, не знающие любви, – видимо, меньше страдают?... Но мало радости быть бесчувственным. – Следователь снова надел очки, когда в дверь постучали. – Кто не плакал во все горло – тот и не засмеется от безумного счастья».

– Войдите, – громко сказал он.

Следователь Рунно только что закончил разговор с одной дамой, подругой массажистки Моны Грапс, той самой, которую сбили полтора месяца назад. Той самой Моны Грапс,у которой осталась тринадцатилетняя дочь; девочку забрала к себе ее сестра.

И после разговора мысли следователя настроились на философский лад.

Ничего нового он не узнал, но дама настоятельно посоветовала ему поговорить с Гражиной Грапс – сестрой Моны. А сам он решил наконец разговорить хозяина собаки, который видел наезд светлой иномарки на массажистку, выгуливая свою Альму.

Следователь знал, что про него говорят: «Тайво – тугодум» и «Рунно – старый увалень», но был просто-напросто очень осторожным человеком и решил еще раз посоветоваться с комиссаром Шинном.

– Ее сбила ночью машина – на пешеходном тротуаре... Она шла из гостей, и это случайно видел хозяин собаки, который вывел эту самую собаку погулять, – доложил он комиссару; тот кивнул.

– Машина?...

– Иномарка – старая, светлая. – Рунно привстал и вытащил из папки нужный протокол. – Похожая иномарка фигурировала в наезде на некоего Сенобабина Льва Дмитриевича, бывшего военнослужащего, а теперь – бомжа...

– Не нашли его? – уточнил комиссар.

– Нет. – Рунно развел руками. – Может быть, он уехал из города навсегда.

– А хозяин собаки?... – перебил его комиссар.

– Он – очень нелюдимый старик... Вдобавок попал в больницу месяц назад. – Рунно вздохнул. – Его выписали вчера, а сегодня вечером я к нему зайду.

Комиссар кивнул.

– И сестру надо допросить...

– Обязательно, я ждал, пока она придет в себя после похорон.

– Не хотела общаться?

– Категорически! – кивнул Рунно. – Она очень любила ее.

– Говорят, она неравнодушна к рюмке?... – подумав, спросил комиссар. – Ну, Гражина Грапс.

– Говорят, – согласился Рунно.

И этот день подходил к концу.

Только я вошла в офис, как начались звонки от агентов. Я едва успевала на них отвечать, возмущенно думая, что никто все равно не оценит моего бойкого эстонского.

– Скажите, папа у себя? – передо мной стояла Деспина, я не заметила, как она вошла. – Забавно, что вы теперь работаете здесь... Вам разонравились цветы?

– Твой папа будет с минуты на минуту, хочешь, подожди его в кабинете... А я отсюда все равно уйду!..

– Папа не разрешает мне ждать в кабинете, – девочка прикусила пухлую нижнюю губку и поморщилась. – Ну ладно, я зайду попозже... Скажите, а вы не могли бы одолжить мне сто крон?

– Сто? – Я открыла свой старый кошелек. – Слушай, а хочешь десять?...

Деспина хмыкнула и по-кошачьи тихо удалилась, пробормотав:

– Феечка...

Обычный день, все было, как позавчера, но к обеду я неожиданно удостоилась похлопывания по заду... от Валду Рейтеля, который пришел за час до перерыва на обед. То есть буквально: пришел и через пять минут похлопал!.. Похоже, Белокурой Мечты ему явно не хватало!..

Я развернулась и вежливо сказала, убирая его руку со своего зада:

– Я женщина эксклюзивная, и мне нужен эксклюзивный мужчина.

Валду Рейтель, проворчав: «Какая... недоступная, ох, ты!» – убрал руку и сказал, что выпил бы кофе...