Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 42

Иногда ночью ему удавалось уснуть. В другие ночи, когда вдруг вспыхивала старая боль и сотрясала все тело, не давая покоя, сон не шел вовсе. Джеймс грешил на погоду: стоило безоблачным дням смениться ненастьем, в груди у него начинало пульсировать красное пламя, так что нечего было и пытаться заснуть. Тогда он старался отвлечься с помощью книг, читал при тусклом свете, завернувшись в одеяла и благодаря щедрую судьбу, что дарила ему новую свечу всякий раз, как старая догорала до последних капель и лужицы воска. В такие ночи ему казалось, будто это его плоть спит и видит сны, тело словно вспоминало иные времена и места. И это живо напоминало Джеймсу: ничто не длится вечно, даже боль не мучает постоянно, порой она наваливается, а порой отпускает.

Сегодня Джеймс услышал, как скрипнула открывшаяся и тихо притворенная кухонная дверь. Шаги Сары по двору ощущались им так ясно, как если бы она прикасалась пальцами к его коже. Когда же она прошла мимо конюшни и пропала, он почувствовал, что между ними натянута нить, скользящая все дальше в темноту ночи. Шла Сара неровно, наклоняясь вбок – видно, несла что-то тяжелое. Скорее всего, деревянный сундучок с запором, такие нравятся всем молодым женщинам и девицам; единственный, кроме их собственного тела, островок личного пространства в этой жизни с общими спальнями, под постоянным надзором. И уж если Сара забрала свой сундучок, это не простая бессонница, девушка не просто отправилась погулять – она ушла совсем.

В памяти Джеймса высвечивались недавние события, одно за другим: обезлюдевший Незерфилд, отъезд Птолемея Бингли в Лондон, а потом мысли спутались в клубок, катящийся вниз с обрыва. Джеймс со страхом думал о будущем Сары, о хрупкости ее наивной надежды на счастье и об опасностях большого мира, к которым она совсем не подготовлена. А еще он представил себе, каким станет без нее Лонгборн: никто не взглянет на него с дерзким прищуром, не дернет плечом, не закатит со вздохом глаза; ее стройная фигурка никогда уж не покажется из-за поворота, никогда он больше не ощутит присутствия этой девушки рядом с собой… Джеймс тяжело вздохнул и вдруг замер: а ведь он рассуждает как влюбленный. Он любит ее. Этот несложный вывод потряс его до глубины души.

Ну и ну!

Конечно, это ничего не меняет.

То, что чувствует он, не имеет значения.

Но кто бы мог подумать, что такое возможно!

Джеймс принял эту мысль благоговейно, точно священник – чашу с причастием, дивясь не ей самой, но тому, что в ней заключено. Если его догадка верна, это означает, что, несмотря на все, что он натворил, и все, чего не сумел совершить, он еще может любить, еще способен быть бескорыстным. Ведь ему ничего от нее не нужно, этому щедрому, свободному чувству не требуется никакого вознаграждения, кроме чистой радости от сознания, что на свете живет некий человек. Джеймс был благодарен Саре, благодарен за то, что она, сама не ведая, подарила ему это чувство.

И если любовь не требовала действий, то их требовала благодарность. Она заставила его вспомнить о своем долге.

Джеймс соскочил с постели, натянул бриджи, сунул ноги в сапоги и схватил плащ, не обращая внимания на боль. Он выбежал в ночь, озираясь в поисках тени, движущейся сквозь почти осязаемый мрак. Вскоре он ее увидел: темный силуэт на фоне темно-синего неба скользил по выгону. Джеймс направился следом, незаметно пробрался вдоль стены и отпрянул назад, когда девушка повернулась, открывая калитку.

Следовать за Сарой было нетрудно: простая и бесхитростная, девушка даже не пыталась скрываться. Шла она совсем медленно, такая маленькая в необъятной ночи под бескрайним небом, согнувшись под тяжестью сундучка. Возле рощи она пропала из виду, вступив в еще более глубокий мрак. Джеймс продолжал идти, однако теперь его походка была уже не такой уверенной и твердой.

Чего он хочет добиться? На что, собственно говоря, надеется? На то, что несколько его резких слов разом заставят ее одуматься, осознать ошибку, понять опасность и вернуться с ним в Лонгборн, на эту тихую каторгу? А даже если такое случится, может ли он пожелать ей подобной участи? Такой ли должна быть его благодарность?

Кто знает, а вдруг она и впрямь найдет счастье с Птолемеем?

Сара вышла из рощицы на открытый склон холма. Ярко светила луна. Джеймс медлил в тени деревьев. Она решительно карабкалась по склону к скотопрогонной тропе. Он, стиснув зубы, глядел ей вслед: она уходит, уходит от него. Эту женщину ничто с ним не связывает, и кто он такой, чтобы ее останавливать? Нужно повернуть назад, домой, и лечь спать, а утром, когда обнаружится, что она сбежала, искусно разыграть удивление. Нечего ему лезть на рожон. Его судьба – день за днем влачить жалкое существование. Пройдут недели, месяцы, годы, и он начнет забывать о ней, забывать о чувстве, которое она заставила его испытать, даже о том, какое это было чувство. И верно, так бы все и случилось, не остановись Сара на развилке дороги. Она словно замерла, ее силуэт четко вырисовывался на фоне звездного неба. Потом она поставила поклажу на землю и потерла лоб тыльной стороной руки, оглядывая безмолвную равнину.

Путь был открыт, ночь тиха, сейчас ее останавливало только одно – собственная неуверенность.

А Сара, хотя Джеймс, конечно, не мог этого знать, думала сейчас о морских раковинах, и о том, как он закатывал рукава, вытирая посуду, и о вкусе табака и лука, и о поцелуе. Она совсем не была уверена, что ей так уж понравилось целоваться, но ведь этот небывалый поцелуй означал крохотную надежду на иную жизнь, совсем недавно казавшуюся ей совершенно недоступной. Еще она пыталась представить, каково это: вот так ездить вместе куда-то всю жизнь, а не только до дома. Тут она оглянулась, и мерцание звезд отразилось в ее больших глазах.

Слово вырвалось раньше, чем Джеймс успел себя остановить:

– Постой.

Потрясенная Сара медленно повернулась на звук его голоса. Джеймс подошел ближе, громко шаркая сапогами по камням, чтобы она могла по звуку понять, где он находится. Она его узнала, судя по тому, как ее тело чуть расслабилось, но почти сразу снова напряглось: ногой она торопливо отодвинула сундучок, будто надеялась, что он не заметит. Хотя какое теперь это имело значение? Джеймс невольно улыбнулся.

– Лучше б ты осталась, – заговорил он. – Тебя здесь будет не хватать.

– Да никто и не заметит. Наймут другую служанку. – Сара отвернулась.

Казалось, она все-таки решилась. Где-то вдали, в северной стороне, раздался крик кроншнепа. Когда Джеймс решился заговорить снова, у него пересохло во рту.

– Что ж, тогда ладно, – сказал он. – Если так, храни вас обоих Господь.

Сара промолчала. Глядя куда-то в сторону, она носком башмака ковыряла дерн.

Она колеблется, сомневается. Она не уверена в Толе Бингли, Джеймс это почувствовал:

– Или…

– Или что?

– Я хочу сказать, у меня нет желания вмешиваться…

– Тогда вы выбрали странный способ этого не делать.